Биографии русскиx писателей - Замятин Е.И. - Вариант 2

Вариант 2

    ЗАМЯТИН Евгений Иванович (1884-1937), русский писатель. С 1932 за границей (Париж). Гротескно-сатирическое изображение провинциального мещанства, буржуазной Англии (повести «Уездное», 1913; «Островитяне», 1918). Повесть «На куличках» (1914) о попрании человеческого достоинства в армии. В романе-антиутопии «Мы» (опубликован за рубежом в 1924 на английском языке, в России в 1988) — гротескная модель устройства тоталитарного общества. Сказки-притчи, пьесы.    ЗАМЯТИН Евгений Иванович [20 января (1 февраля) 1884, Лебедянь Тамбовской губернии — 10 марта 1937, Париж], русский писатель, одна из самых заметных фигур в литературном процессе 1920-х гг., вошел в историю отечественной словесности в основном как автор знаменитого романа-антиутопии «Мы».    Родился в патриархальной семье священника и дочери священника, одаренной пианистки, привившей сыну любовь к музыке. Окончив с золотой медалью воронежскую гимназию, Замятин в 1902 поступил на кораблестроительный факультет Петербургского политехнического института, хотя уже тогда явно обозначился его интерес к литературе. В студенческие годы много путешествовал по России. Накануне событий 1905 был вовлечен в революционную деятельность, вступил в Российскую социал-демократическую партию (РСДРП) и боевую дружину Выборгского района. Как сам он объяснял в автобиографии (1928), быть в те годы большевиком для него значило «идти по линии наибольшего сопротивления». И в литературе он также остался «еретиком», постоянно отступая от генеральной идеологической линии и творя в согласии с собственным пониманием.    В 1905 арестован и после нескольких месяцев заключения в одиночной камере выслан в родную Лебедянь под особый надзор полиции. В 1906 надзор был снят, но ему было запрещено жить в Петербурге. Несмотря на это, он вернулся в столицу и сумел завершить свое образование (1908) со званием морского инженера. Для продолжения научной карьеры его оставили при кафедре корабельной архитектуры.    В 1908 увидел свет первый рассказ Замятина «Один», в котором еще чувствуется сильное влияние Л. Н. Андреева. Профессиональным литератором Замятин стал благодаря, по его словам, Петербургскому Охранному отделению, которое, обнаружив, что он в проживает в Петербурге нелегально, вновь выслало его в 1911 из столицы, на этот раз в Лахту на берегу Финского залива, где он написал повесть «Уездное» (1913), ставшую его подлинным дебютом в литературе.    Повесть была высоко оценена многими современниками. Как позднее восторженно отозвался о Замятине К. И. Чуковский, «новый Гоголь явился». Любовь Замятина к Гоголю отразилась на его собственных произведениях «склонностью к шаржу, гротеску, к синтезу фантастики и реальности». Среди писателей, творчество которых так или иначе повлияло на Замятина: Салтыков-Щедрин, Андрей Белый, Федор Сологуб с их символическим гротеском, Алексей Ремизов с его любовью к самовитому слову и сказительством.    В «Уездном» Замятин создал рельефный и во многом сатирический образ русского провинциального быта, тягучего, косного, патриархально-добродушного и в то же время свирепого. Олицетворение этого быта стал герой повести Анфим Барыба, выбивающийся из любовников богатенькой вдовы, через воровство и лжесвидетельство, в местные урядники. Сказ (установка на устное, звучащее слово), которым искусно пользуется в повести Замятин, становится, как и стилизация, его излюбленным приемом.    Еще ярче предстает гротескное начало в повести Замятина об армейском быте «На куличках» (1914), вызвавшей скандал и навлекшей на себя гнев цензуры как клевета на русскую армию. Номер журнала «Заветы» с повестью был конфискован и уничтожен, а сам автор и редакция привлечены к суду.    Ни в «Уездном», ни в чуть более поздних «Островитянах» (1918), посвященных тому же «уездному» быту, однако уже на английской почве, нет фантастики, однако сам быт в этих вещах фантастичен — такова особенность художественного видения Замятина, писателя острых граней и углов, смещенных плоскостей, резкого и неожиданного чередования теней и ярких, слепящих, разбегающихся пятен.    Реальность у Замятина — сатирически сдвинута, остранена, мозаична и экспрессивна, деталь выдвинута на передний план, шаржированно замещая портрет. В жизни и в людях Замятин не принимал механистичности, что означало для него замкнутость, косность и тупость. Писатель словно играл словами, бликами, пятнами, с легкостью разрывал ткань повествования, стремясь насытить его не только сюжетной, но и образной, языковой (критика сразу обратила внимание на виртуозный синтаксис его прозы) динамикой и экспрессией. Именно последние противопоставляются у него обывательской затхлости, жестко поставленной на рельсы и катящейся по своему неизменному распорядку обыденности.    Иронию Замятин считал одним из важнейших составных своего «неореализма» или, пользуясь другим его термином, «синтетизма», сочетающих традиционный реализм с символизмом, фантастику с бытом. Она — в основе многих его произведений, как дореволюционных, так и послереволюционных: и в озорных сказках-притчах («Большим детям сказки», 1922), и в рассказах о первых послереволюционных годах («Дракон», 1921; «Мамай», 1921; «Пещера», 1922 и др.), рисующих удручающую картину распада цивилизованной жизни, жестокость, голод и холод. Вместе с тем сарказм слит у Замятина с сочувствием обыкновенному человеку, раздавленному и лишенному самого насущного.    В 1916 Замятин был командирован в Англиюл наблюдать за постройкой кораблей для русского флота. Но с началом революции в России (1917) возвратился на родину. Революция была им воспринята романтически — как нарушение и разрушение установленного порядка, как взрыв вековой косности, как возможность новой, живой жизни в противовес жизни мертвенной.    Это было скорее эстетическое, нежели социальное приятие революции — блоковское, скифское, бунтарское. Не случайно Замятин одно время был близок с группой писателей, объединившихся вокруг журнала «Заветы», возглавлявшейся другом Блока критиком Ивановым-Разумником. Однако скифство (и революция) понималось им более радикально — как сродненность со стихией, как вечное движение и поиск, как бесконечный творческий процесс.    Его энтузиазм однако не был продолжительным. Революция с первых же дней показала, что в ее пламени легко сгорают те ценности, которые были для Замятина первостепенными — личность и свобода. Поэтому и отношения писателя с большевистской властью скоро разладились. Дважды он был арестован: сначала в 1919 по делу «левых эсеров» (вместе с Блоком, Ремизовым и Ивановым Разумником), затем в 1922, едва не оказавшись на «философском корабле» вместе с другими известнейшими деятелями русской культуры, высланными из России.    Роман-антиутопия Замятина «Мы» написан в 1920 и положил начало целому ряду антиутопий в мировой литературе («О, дивный новый мир!» О. Хаксли, «1984» Дж. Оруэлла и др.). Замятин пытался напечатать его на родине, но безуспешно. Тем не менее о романе знали, упоминали в критических статьях, так как писатель неоднократно устраивал его публичные чтения. Откликнувшийся на него Ю. Н. Тынянов в известной статье «Литературное сегодня» оценил роман как удачу, а исток замятинской фантастики увидел в его стиле, принцип которого, по словам критика, «экономный образ вместо вещи», «вместо трех измерений — два». Были и отзывы отрицательные (в связи с политической подоплекой романа).    Роман, написанный под свежими впечатлениями «строгой» эпохи военного коммунизма с его чрезвычайными мерами, был одним из первых художественных опытов социальной диагностики, выявившей в тогдашней политической реальности и общественных умонастроениях тревожные тенденции, которые получат свое развитие в сталинской внутренней политике. Вместе с тем это было произведение о будущем, которым массово грезили в те годы, принося ему на алтарь настоящее и неповторимую человеческую жизнь.    В романе изображено совершенное Государство, возглавляемое неким Благодетелем, своего рода патриархом, наделенным неограниченной властью. В этом государстве прозрачных стен, розовых талонов на любовь, механической музыки и «оседланной стихии» поэзии, в этом обществе «разумной механистичности» и «математически совершенной жизни» обезличенный человек — не более чем винтик в образцово отлаженном механизме. Здесь нет имен, а есть номера, здесь порядок и предписание превыше всего, а отступление от общепринятых правил и санкционированного образа мысли грозит нарушителю Машиной Благодетеля (что-то вроде модернизированной гильотины). Не случайно роман так и не был пропущен советской цензурой. Первоначально он был опубликован в 1924 за границей (в переводе на английский), а в России только в 1988.    Много внимания Замятин уделял проблемам художественного мастерства (в 1920-21 он читал курс новейшей литературы в питерском Педагогическом институте, технику писательства в Доме искусств). В образовавшемся вокруг него литературном кружке «Серапионовы братья» к нему относились как к метру. Выступал он и с литературно-критическими статьями, где страстно отстаивал свободу творчества и предостерегал писателей против «все поглощающего единомыслия» (статьи «Я боюсь», 1921; «Рай», 1921; «О литературе, революции, энтропии и прочем», 1924 и др.). Как редактор, он активно участвовал и в издании журналов «Дом искусств», «Современный Запад», «Русский современник», в работе издательства «Всемирная литература» и других.    Во второй половине 1920-х гг. нападки идеологически ортодоксальной критики на писателя усилились. А после 1929, когда «Мы» в сильно сокращенном виде появились на русском языке в пражском журнале «Воля России», он почти полностью был отлучен от печати. В знак протеста Замятин вышел из Союза писателей и попросил разрешения уехать за границу, в чем ему было отказано. И только после письма Сталину в 1931 разрешение неожиданно было получено, в ноябре 1931 Замятин выехал с женой сначала в Берлин, затем в 1932 перебрался в Париж…    Он надеялся, что временно (за ним сохранилось гражданство), и даже участвовал в антифашистском Конгрессе писателейв защиту культуры (1935) как член советской делегации (в 1934 был принят в Союз писателей СССР). С антисоветскими выступлениями он не выступал, и потому эмиграцией не был принят. Он продолжал работать над романом из эпохи заката Римской империи «Бич божий», писал воспоминания о Чехове, Кустодиеве и др. Снятый по его сценарию фильм «На дне» с Ж. Габеном был признан лучшим французским фильмом 1936 года. Ему так и не удалось вернуться в Россию. Он умер в Париже от разрыва сердца.