Cочинения на свободную тему
-
Слово о полку Игореве
-
ХРИСТИАНСКАЯ ОСНОВА "СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ"
ХРИСТИАНСКАЯ ОСНОВА "СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ"
«Бог гордым противится, а смиренным дает благодать.»
(Ап.Павел, 1 посл., гл.5,5)
"… Всемилостивый Господь Богъ гордымъ противится и светы (планы, замыслы) ихъ разруши..."
(«Ипатьевская летопись» под 1184 г.)
Господь послал Сына Своего Иисуса Христа в мир, «дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Иоанн, 3,16).
Тема спасения души человека пронизывает Новый Завет и становится ведущей темой всей древнерусской литературы, основанной на православии. Она нашла воплощение во многих (если не во всех) евангельских притчах, но наиболее известная из них — притча о блудном сыне (Лука,15;11-32).
Своеобразной ее интерпретацией предстает и «Слово о полку Игореве». Но чтобы предпринять герменевтическое толкование этого остающегося до сих пор загадочного древнерусского творения, нужно отыскать ключи к пониманию «Слова». А со временем это сделать становится все труднее, в том числе и из-за произвольных, но «подкрепленных» авторитетным именем гипотез или перестановок текста в «Слове».
Можно ли алгеброй проверить гармонию?
Отсчет сторонников перестановки третьего абзаца в самом начале «Слова о полку Игореве» следует начать с А.И.Соболевского, тогда еще молодого лингвиста, а в будущем — академика, впервые выступившего с этим предложением устно 15 февраля 1886 г. в «Историческом Обществе Нестора-летописца», но письменно обосновавшего свое предложение только спустя двадцать лет, в 1916 г.: " В дошедшем до нас тексте, после слов: «наведе своя храбрыа полкы на землю Половецкую за землю Русьскую», находятся слова: «Тогда Игорь возре на светлое солнце… »;… затем далее следует: «О Бояне, соловию старого времени, а бы ты сия полкы ущекоталъ...», до «Тогда вступи Игорь...»… Смысл в этой части «Слова» требует перестановки слов «О Бояне» до «Тогда вступи Игорь» и помещения их перед словами: «Тогда Игорь возре...». Перестановка дает, можно сказать, блестящий результат. Получается, кроме удовлетворения требования смысла, также последовательность в изложении: после «наведе своя храбрыя полкы...» следует: «а бы ты сия полкы ущекоталъ».
Таким образом я предлагаю читать:
… наведе своя храбрыя полкы на землю Половецкую за землю Русьскую.
О Бояне, соловию старого времени, а бы ты сия полкы ущекотал… луци у нихъ напряжени, тули отворени, сабли изострены, сами скачють аки серии волци въ поли, ищюче себе чти, а князю славы.
Тогда Игорь возре на светлое солнце и виде отъ него тьмою вся своя воя прикриты — а любо испити шеломомь Дону.
Тогда вступи Игорь князь въ златъ стремень и поеха по чистому полю. Солнце ему тьмою путь заступаше (курсив А.И.Соболевского. — А.У.)."[1]
Исследователь полагал, что ошибка произошла из-за не внимательности переписчика: «Когда… оригинал от употребления пострадал, расшился и растрепался, один листок был положен перед двумя листками, за ним первоначально следовавшими.
репался, один листок был положен перед двумя листками, за ним первоначально следовавшими. Переписчик не заметил перемещения листков и переписал их в том порядке, как они лежали перед ним..."[2]
Первым в изданиях «Слова» эту перестановку в тексте осуществил В.А.Яковлев в 1891 г., заметив в предисловии: «Рассказ о солнечном затмении мы считаем более удобным поместить после речи Всеволода; посредством такой перестановки восстанавливается, по нашему мнению, последовательность изложения и единство вступления»[3].
Перестановку А.И.Соболевского, своего учителя, поддержал и академик В.Н.Перетц в ставшей знаменитой книге о «Слове о полку Игореве»[4], а немногим ранее и П.Л.Маштаков[5].
Окончательный приговор «Слову» вынес в середине минувшего столетия уже ученик В.Н.Перетца академик Н.К.Гудзий в двух своих работах[6].
В статье 1950 г. он писал: «В результате перестановки Яковлева — Соболевского — Перетца получается действительно логически последовательное и связное чтение (как будто до этого не было связного чтения. — А.У.), нарушенное путаницей листов. Вслед за словами „Почнемь же, братие, повесть сiю отъ стараго Владимера до нынешняго Игоря, иже… наведе своя храбрыя плъкы на землю Половецькую за землю Руськую“ идут слова: „О Бояне, соловию стараго времени! Абы ты сиа плъкы ущекоталъ...“ (разрядка Н.К.Гудзия. — А.У.). После того автор высказывает предположение, как мог бы Боян воспеть Игоревы полки, речь идет о встрече Игоря с Всеволодом, при которой Всеволод предлагает брату седлать своих коней и характеризует свою дружину, а затем говорится о затмении солнца».
Прерву эту длинную цитату, чтобы сделать по ходу ряд замечаний.
Разве можно назвать «действительно логически последовательным» чтение, которое изначально нарушает саму идею произведения?
Автор ставит в центр повествования «Слова о полку Игореве» «нынешняго Игоря, иже… наведе своя храбрыя плъкы на землю Половецькую за землю Руськую», которому совершенно однозначно приписывается инициатива похода.
Если же принять отстаиваемую Соболевским — Перетцем — Гудзием перестановку в начале «Слова», то тогда получится, что идея похода принадлежит не Игорю, а его брату Всеволоду, который и «предлагает брату седлать своих коней».
Но именно на этом, по сути дела, и настаивает Н.К.Гудзий: «Как бы в ответ на предложение Всеволода Игорю седлать коней, Игорь обращается к своей дружине со словами: „А всядемъ, братие, на свои бръзыя комони...“ (подчеркнуто мной. — А.У.) Такая последовательность действий — сначала предложение Игорю седлать коней, а затем уже распоряжение Игоря, обращенное к дружине, — сесть на коней для похода на половцев, естественно, единственно возможная (для кого? почему? — А.У.), в противоположность чтению мусин-пушкинского текста, где сначала Игорь велит дружине сесть на коней, а затем Всеволод предлагает Игорю седлать коней. После того как Игорь отдал распоряжение дружине сесть на коней, логически должен следовать рассказ о том, что Игорь вступил в стремя и двинулся в поход, как и получается в результате перестановки текста».
сле того как Игорь отдал распоряжение дружине сесть на коней, логически должен следовать рассказ о том, что Игорь вступил в стремя и двинулся в поход, как и получается в результате перестановки текста".
Но тогда остается совершенно непонятным, почему и зачем «Игорь ждет мила брата Всеволода»: только для того, чтобы тот пригласил его в поход на половцев? И где он его ждет: в Новгороде-Северском или в пути?
Такое расположение абзацев как раз и приводит к разрушению логики повествования, к которой стремятся сторонники перестановки, поскольку, если Игорь ждет приглашения в поход от брата в Новгород-Северском, то инициатива похода с очевидностью исходит от Всеволода, а это не так. Если же в пути — то к чему тогда уже этот призыв, ведь Игорь уже и так выступил со своей дружиной?
Текст первого издания абсолютно точно передал логическую хронологию событий: Игорь выступил в поход по собственной инициативе (об этом мы еще будем говорить ниже), небесное знамение было ему указанием, а брата уже поджидал два дня у Оскола, остановившись на привал, поэтому подошедший Всеволод и призывает Игоря вновь седлать коней, чтобы продолжить путь...
«Однако, — продолжает свои рассуждения Н.К.Гудзий, — эта перестановка, оправданная палеографическими соображениями, диктуется не только тем, что при помощи ее получается логическая последовательность событий, но и тем весьма существенным обстоятельством, что при ее применении время солнечного затмения в „Слове“ и в летописных рассказах о походе Игоря совпадает, на что не обратили внимания те, кто предложил перестановку.
В самом деле, по летописи затмение застает Игорево войско тогда, когда Игорь уже углубился в степь. Киевская летопись, датирующая начало похода 23 апреля, не упоминает, какого числа произошло затмение, но указывает, что оно случилось тогда, когда Игорь подошел уже к Донцу, летопись же Суздальская точно датирует время затмения — 1 мая. В мусин-пушкинском тексте солнечное затмение предшествует походу Игоря; при перестановке же, о которой идет речь, оно становится на свое место и, в согласии с летописью (выделено мной. — А.У.), застает Игоря уже в пути.… Достаточно подчеркнуть, что, устраняя противоречия между „Словом“ и летописью (выделено мной. — А.У.) в определении того, где и когда застало Игорево войско солнечное затмение, мы используем еще один очень веский аргумент в пользу перестановки в начальной части текста „Слова о полку Игореве“.»
Итак, художественную гармонию «Слова» академик Н.К.Гудзий решил проверить алгеброй летописи. И тут же была обнаружена еще одна «несуразность»: "… если придерживаться последовательности мусин-пушкинского текста в начальных абзацах «Слова», то получится, что либо затмение непрерывно продолжалось несколько дней подряд, что противоестественно, либо оно на протяжении недели с небольшим повторилось дважды, на что мы не имеем указаний в летописи, да и не могли бы их иметь, так как это не согласовалось бы ни с какими астрономическими законами.
, так как это не согласовалось бы ни с какими астрономическими законами. В самом деле, если мы сохраним в неприкосновенности мусин-пушкинский текст, то окажется, что Игорь, готовясь к походу, видит солнечное затмение, затем проходит около девяти дней, когда он двигается навстречу половцам, и его вновь настигает затмение: «Солнце ему тьмою путь заступаше», как и в самом начале похода."[7]
«Думается после сказанного, — завершает свои размышления Н.К.Гудзий, — что есть все основания закрепить эту перестановку в последующих научных и популярных изданиях „Слова о полку Игореве“.[8] Авторитет его в науке был столь велик (ведь по его учебнику учились практически все советские медиевисты), что большинство изданий текста „Слова о полку Игореве“ в ХХ веке выходили с уже „узаконенной“ авторитетом ученого перестановкой. (Справедливости ради следует отметить, что в большинстве изданий академик Д.С.Лихачев придерживался текста „Слова“ первых его издателей, но не всегда. См. подготовку им текста „Слова“, изданного в „малой серии“ „Библиотеки поэта“ в 1949 г., где он также осуществил указанную перестановку.)
Так нужна ли перестановка в начале „Слова“?
Ответить на этот вопрос, значит приоткрыть тайну авторского замысла, то есть пролить свет на авторскую художественную концепцию произведения.
Если мы будем относиться к „Слову“, как относимся к летописям, т.е. историческому источнику (такой подход как раз и продемонстрировал академик Н.К.Гудзий), то неизбежно впадем в серьезное заблуждение. Еще епископ Кирилл Туровский, человек сведующий в литературе и талантливейший писатель XII века, писал: „Яко же историци и ветия, рекше летописьци и песнотворци, прикланяють своя слухи в бывшая межю цесари рати и въпълчения, да украсять (ся) словесы т възвеличать мужьствовавъшая крепко по своемь цесари и не давъших в брани плещю врагом, и тех славяще похвалами венчають...“[9]
Стало быть, в конце XII в., лет за двенадцать до похода Игоря Святославича на половцев, сведущий в литературе человек (а, надо полагать, он был не один, ибо, будучи епископом, обращался с проповедями к людям книжно образованным, безусловно рассчитывая на понимание) прекрасно разбирался в задачах, которые стояли пред историком (летописцем) и ветием (поэтом). И не отождествлял их задачи, хотя и отметил в их творчестве общие черты.
Думается, не хуже епископа Кирилла Туровского в этих проблемах (и литературных тонкостях) разбирался и автор „Слова“, который провел еще одну достаточно четкую грань между сочинением язычника — »вещего Бояна" и собственным творением, в основе которого лежали уже христианские ценности (но об этом — позднее).
Ни у кого не возникает подозрения, что это автор, досконально знающий все подробности похода Игоря Святославича на половцев, ошибся в подсчете времени солнечного затмения. Поэтому большинство исследователей эту «ошибку» приписывают не ему, а переписчику, «напутавшему» с рукописными листами (А.
ку" приписывают не ему, а переписчику, «напутавшему» с рукописными листами (А.И.Соболевский, В.Н.Перетц, Н.К.Гудзий, Б.А.Рыбаков и др.).
А что, если никакой «ошибки переписчика» не было, и сам автор «Слова» умышленно, по художественной концепции произведения, поместил солнечное затмение в начало своего творения?
В свете затмения
§ 1
Солнечное затмение в Древней Руси было слишком знаковым явлением,[10] чтобы его могли «не заметить», или хронологически переставить. Поэтому все солнечные затмения попадали в летописи. В том числе и солнечное затмение 1 мая 1185 г. во время похода Игоря Святославича на половцев.
В судьбах черниговских князей «солнечного рода» Ольговичей затмение играло особую роль. Как обнаружил А.Н.Робинсон, за сто лет, предшествовавших походу Игоря Святославича, было 12 солнечных затмений, которые совпали с годами смерти 13 черниговских князей.[11]
Несомненно, об этом знали и помнили участники похода, о чем свидетельствует рассказ о затмении в Ипатьевской летописи: "… Игорь жь возревъ на небо и виде солнце стояще яко месяць. И рече бояромъ своимъ и дружине своеи: «Видите ли? Что есть знамение се?» Они же узревше и видиша вси и поникоша главами, и рекоша мужи: «Княже! Се есть не на добро знамение се.» Игорь же рече: «Братья и дружино! Таины Божия никто же не весть, а знамению творець Богъ и всему миру своему! А намъ что створить Богъ, или на добро или на наше зло, а то же намъ видити.»[12]
Более лапидарно то же затмение описано в Лаврентьевской летописи: «Месяця мая въ 1 день на память святаго пророка Иеремия, в середу на вечерни, бы знаменье въ солнци, и морочно бысть велми, яко и звезды видети, человекомъ въ очью яко зелено бяше, и въ солнци учинися яко месяць, из рогъ его яко угль жаровъ исхожаше: страшно бе видети человекомъ знаменье Божье...»[13]
Если в Лаврентьевской летописи говорится только о страхе перед Божиим знамением (интересно отметить, что именно сообщением о нем начинается годовая статья 1186 г., хотя затмение произошло почти-что в середине года!), то в Ипатьевской летописи дружинники Игоря Святославича однозначно воспринимают затмение как неприятное предзнаменование. И слова Игоря свидетельствуют о его смятении («Таины Божия никто же не весть!»), а не как ободрение себя и других. Впрочем, думается, кто — кто, но Игорь Святославич из рода Ольговичей, хорошо знал свою родословную и связь затмения со смертью своих предков. Знали о том и летописцы, продолжатели летописных сводов. Густинская летопись замечает по этому поводу: «И в то время бысть затмене солнца, а се знамение не на добро бываеть. Игор же единаче поиде, не ради о том.»[14]
Итак, Игорь продолжает поход, не взирая на предупреждение свыше — солнечное затмение. О том говорит и автор «Слова»: «Спалъ князю умь похоти и жалость ему знамение заступи искусити Дону великаго.»[15]
Когда писалось «Слово», его автор уже знал о результатах похода и мог не только засвидетельствовать, но и истолковать Промысел Божий.
ot; Слово", его автор уже знал о результатах похода и мог не только засвидетельствовать, но и истолковать Промысел Божий. И этот смысловой узел завязывается как раз на солнечном затмении: «Тогда Игрь възре на свътлое солнце и виде отъ него тьмою вся своя воя прикрыты. И рече Игорь къ дружине своей: „Братие и дружино!* Луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти; а всядемъ, братие, на свои бръзыя комони, да позримъ синего Дону“ (с.10).
* Обращаю внимание на христианское (православное) обращение князя (княжеское служение — мирское служение Богу) к своим воинам: он обращаетмся к ним как братьям во Христе и дружинникам-воинам. Обращение „братие“ — это православное обращение, а не призыв к своим единокровным братьям, как полагали некоторые исследователи в советское время.
Для князя-воина гибель предпочтительнее плена. Когда-то Святослав Игоревич воскликнул перед битвой с греками: „Да не посрамимъ земле Руски, но ляжемъ костьми [ту] мертвы ибо срама не имамъ“[16]. Русские князья никогда прежде не попадали в плен. Но прежде не было и подобных походов.
Владимир Мономах (с другими князьями) бил неоднократно половцев: в 1103, 1107, 1111, 1113 гг., в том числе и у того же „синего Дона“, но на границе Киевского государства и Половецкой степи, не стремясь ни пройти ее, ни покорить (в 1111 г. битва произошла у пограничного половецкого города Шаруканя).
Святое Писание, по которому должны жить православные князья (и по которому жил Владимир Мономах), запрещало завоевательные походы. Князь обязан защищать пределы своей земли, но не завоевывать чужие. Образец такого сосуществования был положен сыновьями праведного Ноя после потопа. И об этом можно было узнать из „Повести временных лет“, в которую был помещен рассказ о них: „По потопе трие сынове Ноеви разделиша землю… Симъ же Хамъ и Афетъ, разделивше землю, жребьи метавше, не преступати никомуже въ жребий братень, и живяху кождо въ своей части“[17].
Для истинного православного человека, князя или воина, это была аксиома. Бог дает князьям власть (т.е. землю, княжество), и потому никто из людей не должен покушаться на нее: „Богъ даеть власть, ему же хощеть; поставляеть бо цесаря и князя Вышний, ему же хощеть, дасть. Аще бо кая земля управится пред Богомъ, поставляеть ей цесаря или князя праведна, любяща судъ и правду, и властителя устраяеть, и судью, правящаго судъ. Аще бо князи правьдиви бывають в земли, то многа отдаются согрешенья земли; аще ли зли и лукави бывають, то больше зло наводить Богъ на землю, понеже то глава есть земли“[18].
»Яко же рече Исайя пророк: «Тако глаголеть Господь: „Князя азъ учиняю, священни бо суть, и азъ вожу я“, — замечает автор „Повестей о житии Александра Невского“. В его представлении и оценке „воистину бо без Божия повеления не бе княжение“ Александра Ярославича![19] Но если княжеская власть дана Богом, то как само собой разумеющееся, и княжеское служение — это мирское служение Богу.
лужение — это мирское служение Богу. И сам Александр Ярославич руководствовался этой аксиомой, принимая судьбоносное решение выступить против щведских рыцарей: «Боже хвальный, праведный, Боже великий, крепкий, Боже превечный, основывавый небо и землю и положивы пределы языком, повеле жити не преступающе в чюжую часть (выделено мной.- А.У.)… Суди, Господи, обидящим мя и возбрани борющимся со мною, приими оружие и щитъ, стани в помощь мне».[20] Александр Ярославич выступил на защиту «своей части» — своего княжества, Богом ему данной власти.
Игорь Святославич преследует совершенно иные цели: «Хочу бо, — рече, — копие приломити конець поля Половецкаго,… а любо испити шеломомь Дону» (с.10-11). Или же, как говорят бояре великому князю киевскому Святославу: «Се бо два сокола (Игорь и Всеволод Святославичи. — А.У.) слетеста съ отня стола злата поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомь Дону» (с.19).
И в одном, и в другом случаях речь идет об одном и том же: Игорь Святославич предпринял не оборонительный поход, как прежние князья, а завоевательный!
Почти двести лет, со времени принятия христианства, Русь не знала завоевательных походов. Поход Игоря — исключение, а потому и вызвал целых три произведения: «Слово о полку Игореве», и две самостоятельные летописные повести. Только еще одно событие, спустя еще двести лет, так же вызовет к себе интерес и три литературных произведения. Это — Куликовская битва. О ней напишут летописную повесть, «Сказание о Мамаевом побоище», и «Задонщину». Примечательно, что последняя будет ориентироваться на художественную систему «Слова», но будет строиться как противоположность ему, в том числе и по основной теме — оборонительном походе московского князя Дмитрия Ивановича...
Этот завоевательный поход Игоря Святославича вылился из княжеских межусобиц: "… Рекоста бо братъ брату: «Се мое, а то мое же». И начяша князи про малое «се великое» млъвити, а сами на себе крамолу ковати" (с.17).
Что поход Игоря и Всеволода Святославичей нечестен, свидетельствует в «Слове» и киевский князь Святослав, обращаясь к князьям: «О моя сыновья, Игорю и Всеволоде! Рано еста начала Половецкую землю мечи цвелити, а себе славы искати. Нъ нечестно одолесте, нечестно бо кровь поганую пролиясте» (с.20).
Раньше исследователи не обращали особого внимания на слова великого князя, что «кровь поганую» можно и нечестно пролить! Одно дело, защищая свои земли, свое Отечество от набегов половцев, — тогда это будет честная битва; другое дело — уподобляясь им, делая такой же набег...
Святослав указывает и на причину, побудившую князей выступить в этот поход: «Ваю храбрая сердца (этого у них не отнимешь. — А.У.) въ жестоцемъ харалузе скована, а въ буести закалена» (с.20). Сам автор неоднократно величает Игоря как «буего Святъславича», а Всеволода называет «буй туром».
t;.
Прежде, воспринимая поход Игоря как защиту Русской земли от Половецкого поля и обращая внимание на храбрость русских воинов, толкование слова «буесть» ограничивалось понятиями «отвага, горячность, запальчивость». Прежде всего, конечно, — «отвага». Но в Древней Руси это слово с таким положительным оттенком употреблялось крайне редко. Гораздо чаще — в негативном значении «заносчивость, дерзость, необузданность». Например, в Лаврентьевской летописи под 1096 г.: «О, Владычице Богородице, отыми от убогого сердца моего гордость и буесть, да не възношюся суетою мира сего».
Обращает на себя внимание, что «буесть» в этой просьбе следует за «гордостью» — гордынею, первейшим и наисильнейшим грехом.
Именно гордыня и стремление к славе и повела Игоря Святославича в этот завоевательный поход: «Нъ рекосте: „Мужаимеся сами: преднюю славу сами похитимъ, а заднюю си сами поделимъ!“ (с.21).
По гордыне своей захотели молодые князья похитить „преднюю славу“ русских князей, двумя годами ранее разбивших половцев, и „испити шеломомь Дону“, как когда-то Владимир Мономах (Но он-то ходил к Дону на границе Руси и Половецкой степи, а не вглубь ее!).
Предваряя рассказ об этом походе, один из составителей Ипатьевской летописи заметил под 1184 г.: „Всемилостивый Господь Богъ гордымъ противиться и светы (планы, замыслы. — А.У.) ихъ разруши (разрушает. — А.У.)“. Его убеждение основывается на словах апостола Петра: „Бог гордым противится, а смиренным дает благодать“ (1 посл.; 5,5).
Итак, причиной похода была гордыня, а наказание Божие за нее — плен!
Господь предупреждал Игоря затмением солнца, но князь, по гордыне своей, пренебрег и знамением...
Гордыня — затмение души. А в природе — затмение солнца. Автор тонко уловил эту символическую параллель и развивает ее в своем творении и строит великолепный художественный образ, развернутый на все повествование: весь поход Игоря, после перехода через пограничную реку Донец, когда, собственно, и произошло затмение солнца, происходит… во тьме!
Это не „второе затмение“, и не ошибка автора, как полагал академик Н.К.Гудзий, а художественный образ!
§ 2
Затмение в „слове“ описано иносказательно, а не прямо: взглянул князь Игорь „на светлое солнце и виде отъ него тьмою вся своя воя прикрыты“ (с.10). Получается весьма редкий в древнерусской литературе оксюморон: светлое солнце тьмою воинов покрывает! Сведущему читателю понятно было, что не светило тьмою войско покрыло, а Господь Промыслом своим*… И не суждено им уже обратно вернуться на землю Русскую, покроет земля тела их (»Уже бо, братие, не веселая година въстала, уже пустыни силу прикрыла" (с.17) — напишет автор «Слова» в конце описания битвы русских с половцами...
* В этом символе кроется еще один смысл: все воины уже изначально обречены на смерть (из пяти тысяч останутся живы только пятнадцать человек), их тела покроет могильная тьма.
только пятнадцать человек), их тела покроет могильная тьма.
Да и «летописный» Игорь понимал, что этому «знамению творець Богъ», и мог догадываться (по аналогии с предками своими) о его значении, чего не скажешь об Игоре «Слова», у которого желание «искусити Дону великаго», т.е. восхитить славу Владимира Мономаха, знамение заступило. Не внемлет предупреждению новгород-северский князь: "… въступи… въ златъ стремень и поеха по чистому полю" (с.12). Тогда вторично (!) «солнце ему тъмою путь заступаше; нощь стонущи ему грозою птичь убуди; свистъ зверинъ въста, збися дивъ — кличетъ връху древа ...» (с.12).
Такое ощущение, будто князь Игорь из светлого пространства шагнул в темное[21] — против чьей-то воли, потому-то солнце ему тьмою путь заступало, как бы — удерживало.
В реальном затмении день потемнел, и ночь настала, а в художественном описании затмение превратилось в развернутую поэтическую метафору. Автор воспользовался подсказанным самой природой (и Промыслом) образом ночи и стал его усиленно развивать: «А половци неготовами дорогами побегоша къ Дону великому: крычать телеги полунощы, рци, лебеди роспущени» (с.12). Грозен в ночи волчий вой по оврагам, да орлиный клекот, зовущий зверей на кости («влъци грозу [в грозу все темнеет. — А.У.] въсрожатъ по яругамъ; орли клектомъ на кости звери зовутъ...») (с.12).
«Длъго ночь мрькнетъ. Заря светъ запала, мъгла поля покрыла. Щекотъ славий успе» (с.13). Ночь днем, погасший свет зари, спустившийся на поле мрак, стихшие голоса птиц, — нагнетают тревогу.
А «русичи великая поля чрьлеными щиты прегородиша, ищучи себе чти, а князю славы» (с.13).
Природа пердчувствует, точнее, уже знает исход битвы (ибо орлы на кости позвали зверей), и замерла в тревожном ожидании полной гибели света! Замерли, в ожидании, и воины.
Действие как бы приостановилось.
«Длъго ночь мрькнетъ» — природа как бы оттягивает развязку, будто бы еще можно что-то изменить в судьбе русских воинов, но для этого необходимо князю принять волевое решение — повернуть назад.
Но Игорь, стрелой летящей, устремлен к достижению своей цели. И, вроде бы, достигает ее. Утром, в пятницу, взрыв событий. Чрезмерная активность — достижение желанной цели: «Съ зарания въ пятокъ (т.е. — с зарей, но не в светлый день! -А.У.) потопташа поганыя плъкы половецкыя, и рассупясь стрелами по полю, помчаша красныя девкы половецкыя (откуда они взялись на поле брани? Явно половцы не ожидали этого вторжения русских и нападение было на их селения. — А.У.), а съ ними злато, и паволокы, и драгыя оксамиты (совершенно очевидно, что половецкие воины, если бы выступили против русских, женские драгоценности с собою не брали бы… — А.У.)» (с.13).
И опять — затишье. Но это затишье — перед бурей, определяющей судьбу Игоря и его воинов в битве: «Дремлетъ въ поле Ольгово хороброе гнездо. Далече залетело! Не было оно обиде порождено, ни соколу, ни кречету, ни тебе, чръный воронъ, поганый половчине!»
Изначально — да! Адам сотворен был для рая.
и соколу, ни кречету, ни тебе, чръный воронъ, поганый половчине!"
Изначально — да! Адам сотворен был для рая. Но совершил проступок. Повредилась божественная природа в человеке. Из-за ослушания Адам изгнан из рая. Из-за ослушания (нарушает ряд заповедей и не внемлет предупреждающему о том знамению) терпит поражение Игорь. И происходит это в воскресенье, на малую Пасху! Он, как и Адам, уже обречен, но пока об этом еще не знает. Но о том знает другое Божие творение — природа, которая символизирует своего Творца.[22]
«Другаго дни велми рано кровавыя зори светъ поведаютъ (кровавые, т.е. темные, зори свет предвещают, но света дня — нет! — А.У.); чръныя тучя съ моря идутъ, хотятъ прикрыти 4 солнца, а въ нихъ трепещуть синии млънии. Быти грому великому» (с.14).
Назревает кульминация. В природе — это гроза; в походе — битва.
«Се ветри, Стрибожи внуци, веють съ моря стрелами на храбрыя плъкы Игоревы. Земля тутнетъ, рекы мутно текутъ, пороси поля прикрываютъ» (с.14).
Обилием глаголов передана динамика действия и мгновенная реакция природы на происходящее.
«Съ зарания до вечера (а дня вроде бы и нет! — А.У.), съ вечера до света (а день как бы и не наступал! — А.У.) летятъ стрелы каленыя… Третьяго дни къ полудню падоша стязи Игоревы… Ничить трава жалощами, а древо с тугою къ земли преклонилось» (с.16).
Битва проиграна князем Игорем в полдень, т.е. в самое светлое время дня, но автор создает тот же образ тьмы, как и в начале описания похода: «Темно бо бе въ 3 день: два солнца померкоста (Игорь и Всеволод Святославичи. — А.У.), оба багряная стлъпа погасоста, и съ нима молодая месяца… тьмою ся поволокоста… На реце на Каяле тьма светъ покрыла...» (с.19-20). Так и не ощущенный во всей полноте свет дня битвы сменяется для Игоря тьмою плена.
Почувствовав беду, «Ярославна рано плачетъ въ Путивле на забрале».
Княгиня трижды обращается к силам природы — ветру, реке, солнцу — за помощью своему мужу. Трижды употребляет автор слово «рано», и трижды описана природа ясным днем.
Русская земля ассоциируется у автора с солнцем, светом. Половецкое поле, как земля чужая, неприветливая — ночью, тьмою. Граница между ними — Донец, как река (или огненная река) отделяет рай от ада («О всей твари», «Хождение апостола Павла по мукам») или земли («Хождение Зосимы к Рахманам», духовные стихи).[23]
Ярославна описана средь бела дня, а Игорь — во тьме. К нему, в ночь, возвращается автор.
«Прысну море полунощи, идуть сморци мьглами… Погасоша вечеру зори. Игорь спитъ. Игорь бдитъ, Игорь мыслию поля меритъ от великаго Дону до малого Донца» (с.27-28).
С вечера погасли зори, природа как бы успокаивается. Но в полночь ожило («прысну») море, поднялись смерчи. Начинается то ли новое действие, то ли наступает развязка.
Поход Игоря, за пределами Русской земли, начинался с Донца. Вожделенным итогом его был Дон великий. Теперь от Дона великого мыслью мерит князь путь к малому Донцу — границе Русской земли.
ликого мыслью мерит князь путь к малому Донцу — границе Русской земли. И, не случайно, этот обратный путь начинается не только географически от Дона, но и символически — во времени — в полночь: «Комонь вь полуночи. Овлуръ свисну за рекою; велить князю разумети: князю Игорю не быть (в плену. — А.У.)» (с.28).
Из тьмы — полночи и Половецкой земли — стремится князь Игорь к свету — на Русскую землю. И «соловии веселыми песньми светъ поведаютъ» (с.30) ему.
Побег из ночи во свет удался: «Солнце светится на небесе — Игорь князь въ Руской земли» (с.30).
И что удивительно, до побега Игоря в «Слове» ни разу не был упомянут Бог (что, собственно, и дало повод исследователям видеть в «Слове» языческую поэму, поскольку языческие божества в ней обильно присутствуют), а тут сразу: «Игореви князю Богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую, къ отню злату столу*. Почему это стало возможным? Ведь Господь вначале противился этому походу (завоевательному походу!), а теперь помогает Игорю вернуться из плена?
* Это уточнение, как мне кажется, весьма существенно по смыслу, и дает указание на время написания поэмы. Автор вполне мог ограничиться сообщением, что „Игореви князю Богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую“, но указание „къ отню злату столу“ существенно нарушает логику повествования: исторически Игорь вернулся в Путивль, а затем — в Новгород-Сверский, потом совершил поездки в Чернигов и Киев. По „Слову“ — »Игорь едетъ по Боричеву къ святей Богородици пирогощей", т.е. оказывается в Киеве, хотя это не его отца престольный город. А «отни златъ столъ» находится в Чернигове, о котором в произведении ни слова! Разве автор об этом не знает? Знает, конечно, но умышленно так написал. Примечателен и предлог, который он использовал в данном случае: «къ отню столу», а не на, как «на землю Русскую». Игорь и не сел на отчий престол по возвращении из плена (это произойдет только в 1198 г.), но уже приблизился к нему по воле Божией, ведь княжеская власть — от Бога. Но уже произошло преобразование в Игоре, что способствовало не только получению помощи от Бога при возвращении из плена, но и обрести в будущем отчий престол в Чернигове.
Эта деталь позволяет полагать, что автор, когда писал «Слово», знал о княжении Игоря Свтославича в Чернигове. В противном случае, не было бы христианской назидательности в произведении: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать». И до конца не была бы раскрыта его основная идея. А вот о кончине Игоря в 1202 г., скорее всего, автор не знал...
§ 3
«Жертва Богу духъ сокрушенъ: сердце сокрушенно
и смиренно Богъ не уничижитъ».
(Пс.50)
Автор «Слова» не указывает на причины метаморфозы с Игорем, но они приводятся в рассказе Ипатьевской летописи, которая сочувственно относится к Игорю. Именно этот рассказ передал настороженность Игоря во время солнечного затмения.
ремя солнечного затмения.
Поражение православного князя воспринимается воспринимается рассказчиком как наказание Господне за грехи его (а не помощи поганым!). Грех этот необходимо осознать, чтобы искупить его. И к Игорю приходит духовное прозрение вместе с поражением: «И тако, во день святаго Воскресения, наведе на ня Господь гневъ свой: в радости место наведе на ны плачь, и во веселье место желю, на реце Каялы. рече бо деи Игорь: „Помянухъ азъ грехы своя пред Господемь Богомъ моимъ, яко много убииство, кровопролитие створихъ в земле крестьяньстей, яко же бо язъ не пощадехъ христьянъ, но взяхъ на щитъ городъ Глебовъ у Переяславля; тогда бо не мало зло подъяша безвиньнии христьане, отлучаеми отець от рожении своих, братъ от брата, другъ от друга своего, и жены от подружии своихъ, и дщери от материи своихъ, и подгура от подругы своея, и все смятено пленомъ и скорбью тогда бывшюю, живии мертвымъ завидять, и мертвии радовахуся, аки мученици святеи огнемь от жизни сея искушение приемши...
И та вся сътворивъ азъ — рече Игорь — не достоино ми бяшеть жити. И се ныне вижю отместье от Господа Бога моего… Се возда ми Господь по безаконию моему, и по злобе моеи на мя, и снидоша днесь греси мои на главу мою. Истиненъ Господь и правы суди его зело. Азъ же убо не имамъ со живыми части...
Но Владыко Господи Боже мой, не отрини мене до конца, но яко воля Твоя, Господи, тако и милость намъ рабомъ твоимъ“.[24]
В Древней Руси спасение Игоря из плена не могло рассматриваться не как результат помощи Бога. Вот слова Господа из Святого Писания: „И воззавете ко Мне, и пойдете и помолитесь Мне, и Я услышу вас; и взыщите Меня и найдете, если взыщете Меня всем сердцем вашим..., и возвращу вас из плена (Иер.,29,11-14).
В плен князь Игорь попадает Промыслом Божиим, так же Промыслом Божиим избавляется он от плена.
Решение Игоря бежать было отнюдь не случайным. Выше уже указывались две пиковые точки падения Игоря: полночь и великий Дон, от которых начинается возвращение князя домой. Но существует и еще одна — религиозно-нравственная, от которой начинается духовное возрождение Игоря Святославича.
Игорь шел за славой, но обрел бесславие — плен. Но нижней, пиковой точкой бесславия был побег (потому-то он долго на него не соглашался). А поэтому “чашу бесславия» князь должен был испить до дна, и вернуться домой «неславным путем» — бегством из плена. То есть, проявить смирение. В этом смысл произведения.
Это — не случайное духовное прозрение Игоря. Князь осмысленно становится на путь возвращения к Богу, Отцу небесному. Надо полагать, это первое осмысление произошедшего было не случайным.
Из летописей известно, что он, находясь в половецком плену, призвал из Руси священника. Для него, хотя и оступившегося (кто без греха?), но все же православного князя, было совершенно очевидным, что без покаяния невозможен обратный путь домой. Засвидетельствовать это покаяние пред Богом мог только православный священник.
Поход Игоря Святославича начинается на Светлой Пасхальной неделе.
оря Святославича начинается на Светлой Пасхальной неделе. Это — святотатство! Не помогло и упование его на своего небесного покровителя — Св. Георгия Победоносца (крестильное имя Игоря — Георгий), в день памяти которого, 23 апреля 1185 г., т.е. на свои именины (!), он выступил в поход. Поход был не Богоугоден, направлен не на защиту своего княжества или Отечества, а славы ради. Желанием, вызванным гордынею. А потому бесславно и завершился.
Второе, отмеченное древнерусскими произведениями, осознание случившегося Игорем и его покаяние в соделанном происходит уже в плену. Летопись замечает: «Игорь же Святославличь тотъ годъ бяшеть в Половцехъ, и глаголаше: „Азъ по достоянью моему восприяхъ победу (поражение. — А.У.) от повеления Твоего Владыко Господи, а не поганьская дерзость обломи силу рабъ Твоихъ. Не жаль ми есть за свою злобу прияти нужьная вся, ихже есмь прялъ азъ“[25].
Третье обращение к Богу происходит уже непосредственно перед бегством из плена: „Се же вставъ ужасенъ и трепетенъ и поклонися образу Божию и кресту честному, глаголя: “Господи сердцевидче! Аще спасеши мя Владыко Ты недостоинаго!» И возмя на ся крестъ, икону и подоима стену и лезе вонъ..."[26]
Обращаю особое внимание, что, решаясь на побег («неславный путь»), Игорь берет с собой крест и икону, т.е. возлагает надежду на помощь Божию! Тогда становится понятным, почему автор «Слова» указывает, что «Игореви князю Богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую»: он прощен Богом, после раскаяния князя в соделанном. Более того, смирение князя приводит его и «къ отню злату столу», т.е. на Черниговское княжение в 1198 г.!
Можно, конечно, полагать (я в этом уверен, но это особая тема), что автор «Слова» хорошо знал рассказ о походе Игоря из Ипатьевской летописи. Тогда его произведение становится своеобразным художественным дополнением к нему. Точнее, художественным осмыслением похода. И если в летописной статье произошедшие в Игоре нравственные изменения объяснены, то в «Слове» помощь Божия в возвращении его на землю Русскую кажется несколько неожиданной. правда, непосредственно ей предшествует «плач Ярославны» — обращение его жены к трем природным стихиям — ветру, реке, солнцу.
Венчанные муж и жена являют собой одно целое: "… Ни мужъ безъ жены, ни жена безъ мужа, въ Господе. Ибо какъ жена отъ мужа, такъ и мужъ чрезъ жену; все же — отъ Бога" (1 посл.Коринф.11, 11-12).
Даже молитва об усопшем способствует отпущению ему грехов. Молитва о плененном выводит из плена (просьба об этом имеется в утренних молитвах), тем более, если это молитва жены о муже — одной составной о другой, ради целого.
Но как тогда понимать обращение Ярославны к трем природным стихиям?
Весьма правдоподобное, как мне кажется, их толкование предложено в «Беседе трех святителей», весьма популярной в Древней Руси: «Что есть высота небесная, широта земная, глубина Морская? — Иоанн рече: Отец, Сын и Святой Дух»[27].
ская? — Иоанн рече: Отец, Сын и Святой Дух"[27].
Солнце олицетворяет собой «высоту небесную». гуляющий по всей земле ветер — «широту земную», река — «глубину морскую».
Небо — престол Отца; Сын сошел на землю и оставил на ней свой престол — христианскую церковь; при крещении водой нисходит Святой Дух. То есть получается, что Ярославна обращается к трем природным стихиям, олицетворяющим три ипостаси Святой Троицы!
Ее молитва явилась решающей (или переломной) в Промысле об Игоре.
Подвластная своему Творцу природа, т.е. выполняя Его волю, способствовала возвращению раскаявшегося (по летописи) князя домой...
§ 4
Итак, мы убедились, что автор «Слова» не случайно поместил описание затмения в самое начало своего творения, создав развернутый художественный образ. Но только ли в этом его смысл?
Солнечное затмение произошло 1 мая 1185 г. Это — день памяти пророка Иеремии. В христианском мировосприятии не бывает случайных совпадений, но во всем кроется глубокий смысл. И его попытался вскрыть гениальный автор, используя экзегезы (скрытые библейские цитаты) именно из книги пророка Иеремии.
Совершенно прав Р.Пиккио, заметивший в одной из последних своих статей по «Слову о полку Игореве»: «Обратившись к библейскому контексту (который, будучи боговдохновенным, несет абсолютную истину), мы можем проникнуть в „духовный“, т.е. высший, смысл текста, в котором без этого „восхождения“ нам открылся бы только „исторический“, т.е. буквальный и „низший“, смысл»[28].
Приведем некоторые текстовые параллели из книги пророка Иеремии и «Слова о полку Игореве».
Книга пророка Иеремии Слово о полку Игореве
Разве Израиль раб? или он домочадец? почему он сделался добычею? Зарыкали на него молодые львы, подали голос свой и сделали землю его пустынею; города его сожжены, без жителей… Тогда бо по Руской земли ретко ратаеве кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себе деляче… (с.16)
А погани съ всехъ странъ прихождаху съ подедами на землю Рускую (с.17).
Тоска разлияся по Руской земли; печаль жирна тече средь земли Рускыи… А погани сами, победами нарищуще на Рускую землю, емляху дань по беле отъ двора (с.18).
Уныша бо градомъ забралы, а веселие пониче (с.19).
Се у Римъ кричатъ подъ саблями половецкыми… (с.21)
Не причинил ли ты себе это тем, что оставил Господа Бога твоего в то время когда Он путеводил тебя? И ныне для чего тебе путь в Египет, чтобы пить воду из Нила? и для чего тебе путь в Асирию, чтобы пить воду из реки ее? Спалъ князю умь похоти и жалость ему знамение заступи искусити Дону великаго. «Хочу бо, — рече, — копие приломити конець поля Половецкаго, съ вами, русици,… а любо испити шеломомь Дону» (с.11).
Накажет тебя нечестие твое, и отступничество твое обличит тебя; итак познай и размысли, как худо и горько то, что ты оставил Господа Бога твоего...(2,14-19). Рано еста начала Половецкую землю мечи цвелити, а себе славы искати.
цвелити, а себе славы искати. Нъ нечестно одолесте, нечестно бо кровь поганую пролиясте (с.20).
Знаю, Господи, что не в воле человека путь его, что не во власти идущего давать направление стопам своим (10,23).… А всядемъ, братие, на свои бръзыя комони, да позримъ синего Дону" (с.10).
«Хочу бо, — рече, — копие приломити конець поля Половецкаго, съ вами, русици, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону» (с.11).
Игорь къ Дону вои ведетъ! (с.12)
Нъ рекосте: «Мужаимеся сами: преднюю славу сами похитимъ, а заднюю си сами поделимъ!» (с.21)
Седлайте коней и садитесь, всадники, и становитесь в шлемах; точите копья, облекайтесь в брони (46,4). Седлай, брате, свои бръзыи комони, а мои ти готови, оседлани у Курьска напереди. А мои ти куряни сведоми къмети: подъ трубами повити, подъ шеломы възлелеяни, конець копия въскръмлени,… луци у нихъ напряжени, тули отворени, сабли изъострени (с.11-12).
… Выстраивайтесь в боевой порядок… все, натягивающие лук, стреляйте в него, не жалейте стрел...(50,14). Стреляй, господине, Кончака, поганого кощея, за землю Русскую, за раны Игоревы… (с.22-23)
… Так говорит Господь: кто обречен на смерть, иди на смерть; кто под меч — под меч; и кто на голод, — на голод; и кто в плен,- в плен. «Братие и дружино! Луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти; а всядемъ, батие, на свои бръзыя крмрни, да позримъ синего Дону» (с.10).
Уже бо, братие, не веселая година въстала, уже пустыни силу прикрыла (с.17).
Ту Игорь князь выседе изъ седла злата, а въ седло кощиево (с.19).
И пошлю на них четыре рода казней, говорит Господь: меч, чтобы убивать, и псов, чтобы терзать, и птиц небесных и зверей полевых, чтобы пожирать и истреблять (15,2-3). Уже бо беды его пасетъ птиць по дубию; влъци грозу въсторожатъ по яругамъ; орли клектомъ на кости звери зовутъ; лисици брешутъ на чръленыя щиты (с.13).
… Ибо так говорит Господь: вот Я выброшу жителей сей земли на сей раз и загоню их в тесное место, чтобы схватили их (10,18).… Половци идуть отъ Дона, и отъ моря, и отъ всехъ странъ Рускыя плъкы оступиша… (с.14).
Не плачте об умершем и не жалейте о нем; но горько плачте об отходящем в плен, ибо он уже не возвратится и не увидит родной страны своей (12,10). Ярославна рано плачетъ въ Путивле на забрале, аркучи… (с.27)
(рефрен повторяется трижды)
Я — на тебя, гордыня, говорит Господь Бог Саваоф; ибо пришел день твой, время посещения твоего. И споткнется гордыня, и упадет, и никто не поднимет его… (50,31-32). Спалъ князю умь, похоти… искусити Дону великаго. «Хочу бо, — рече ...»
"… преднюю славу сами похитимъ, а заднюю си сами поделимъ!" (с.21)
Голос слышен на высотах, жалостный плач сынов Израиля о том, что они извратили путь свой, забыли Господа Бога своего. Возвращайтесь, мятежные дети: Я исцелю вашу непокорность. — Вот, мы идем к Тебе, ибо Ты — Господь Бог наш (3,21-22). И тако, во день святаго Воскресения, наведе на ня Господь гневъ свой: в радости место наведе на ны плачь, и во веселье место желю.
въ свой: в радости место наведе на ны плачь, и во веселье место желю… Рече Игорь: «Не достоино ми бяшеть жити. И се ныне вижю отместье от Господа Бога моего… Се возда ми Господь по безаконию моему, и по злобе моеи на мя, и снидоша днесь греси мои на главу мою. Истиненъ Господь и правы суди его зело. Азъ же убо не имамъ со живыми части...
Но Владыко Господи Боже мой, не отрини мене до конца, но яко воля Твоя, Господи, тако и милость намъ рабомъ твоимъ»
(Ипатьевская летопись).
Ибо только Я знаю намерения, какие имею о вас, говорит Господь, намерения во благо, а не на зло, чтобы дать вам будущность и надежду. И воззовете ко Мне, и пойдете и помолитесь Мне, и Я услышу вас; и взыщете Меня, и найдете, если взыщете Меня всем сердцем Вашим. И буду Я найден вами, говорит Господь, и возвращу вас из плена… (29,11-14). Игореви князю Богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую, къ отню злату столу (с.28).
Тут только и можно вспомнить известное выражение: виноват да повинен, Богу не противен!
(Ап.Павел, 1 посл., гл.5,5)
"… Всемилостивый Господь Богъ гордымъ противится и светы (планы, замыслы) ихъ разруши..."
(«Ипатьевская летопись» под 1184 г.)
Господь послал Сына Своего Иисуса Христа в мир, «дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Иоанн, 3,16).
Тема спасения души человека пронизывает Новый Завет и становится ведущей темой всей древнерусской литературы, основанной на православии. Она нашла воплощение во многих (если не во всех) евангельских притчах, но наиболее известная из них — притча о блудном сыне (Лука,15;11-32).
Своеобразной ее интерпретацией предстает и «Слово о полку Игореве». Но чтобы предпринять герменевтическое толкование этого остающегося до сих пор загадочного древнерусского творения, нужно отыскать ключи к пониманию «Слова». А со временем это сделать становится все труднее, в том числе и из-за произвольных, но «подкрепленных» авторитетным именем гипотез или перестановок текста в «Слове».
Можно ли алгеброй проверить гармонию?
Отсчет сторонников перестановки третьего абзаца в самом начале «Слова о полку Игореве» следует начать с А.И.Соболевского, тогда еще молодого лингвиста, а в будущем — академика, впервые выступившего с этим предложением устно 15 февраля 1886 г. в «Историческом Обществе Нестора-летописца», но письменно обосновавшего свое предложение только спустя двадцать лет, в 1916 г.: " В дошедшем до нас тексте, после слов: «наведе своя храбрыа полкы на землю Половецкую за землю Русьскую», находятся слова: «Тогда Игорь возре на светлое солнце… »;… затем далее следует: «О Бояне, соловию старого времени, а бы ты сия полкы ущекоталъ...», до «Тогда вступи Игорь...»… Смысл в этой части «Слова» требует перестановки слов «О Бояне» до «Тогда вступи Игорь» и помещения их перед словами: «Тогда Игорь возре...». Перестановка дает, можно сказать, блестящий результат. Получается, кроме удовлетворения требования смысла, также последовательность в изложении: после «наведе своя храбрыя полкы...» следует: «а бы ты сия полкы ущекоталъ».
Таким образом я предлагаю читать:
… наведе своя храбрыя полкы на землю Половецкую за землю Русьскую.
О Бояне, соловию старого времени, а бы ты сия полкы ущекотал… луци у нихъ напряжени, тули отворени, сабли изострены, сами скачють аки серии волци въ поли, ищюче себе чти, а князю славы.
Тогда Игорь возре на светлое солнце и виде отъ него тьмою вся своя воя прикриты — а любо испити шеломомь Дону.
Тогда вступи Игорь князь въ златъ стремень и поеха по чистому полю. Солнце ему тьмою путь заступаше (курсив А.И.Соболевского. — А.У.)."[1]
Исследователь полагал, что ошибка произошла из-за не внимательности переписчика: «Когда… оригинал от употребления пострадал, расшился и растрепался, один листок был положен перед двумя листками, за ним первоначально следовавшими.
репался, один листок был положен перед двумя листками, за ним первоначально следовавшими. Переписчик не заметил перемещения листков и переписал их в том порядке, как они лежали перед ним..."[2]
Первым в изданиях «Слова» эту перестановку в тексте осуществил В.А.Яковлев в 1891 г., заметив в предисловии: «Рассказ о солнечном затмении мы считаем более удобным поместить после речи Всеволода; посредством такой перестановки восстанавливается, по нашему мнению, последовательность изложения и единство вступления»[3].
Перестановку А.И.Соболевского, своего учителя, поддержал и академик В.Н.Перетц в ставшей знаменитой книге о «Слове о полку Игореве»[4], а немногим ранее и П.Л.Маштаков[5].
Окончательный приговор «Слову» вынес в середине минувшего столетия уже ученик В.Н.Перетца академик Н.К.Гудзий в двух своих работах[6].
В статье 1950 г. он писал: «В результате перестановки Яковлева — Соболевского — Перетца получается действительно логически последовательное и связное чтение (как будто до этого не было связного чтения. — А.У.), нарушенное путаницей листов. Вслед за словами „Почнемь же, братие, повесть сiю отъ стараго Владимера до нынешняго Игоря, иже… наведе своя храбрыя плъкы на землю Половецькую за землю Руськую“ идут слова: „О Бояне, соловию стараго времени! Абы ты сиа плъкы ущекоталъ...“ (разрядка Н.К.Гудзия. — А.У.). После того автор высказывает предположение, как мог бы Боян воспеть Игоревы полки, речь идет о встрече Игоря с Всеволодом, при которой Всеволод предлагает брату седлать своих коней и характеризует свою дружину, а затем говорится о затмении солнца».
Прерву эту длинную цитату, чтобы сделать по ходу ряд замечаний.
Разве можно назвать «действительно логически последовательным» чтение, которое изначально нарушает саму идею произведения?
Автор ставит в центр повествования «Слова о полку Игореве» «нынешняго Игоря, иже… наведе своя храбрыя плъкы на землю Половецькую за землю Руськую», которому совершенно однозначно приписывается инициатива похода.
Если же принять отстаиваемую Соболевским — Перетцем — Гудзием перестановку в начале «Слова», то тогда получится, что идея похода принадлежит не Игорю, а его брату Всеволоду, который и «предлагает брату седлать своих коней».
Но именно на этом, по сути дела, и настаивает Н.К.Гудзий: «Как бы в ответ на предложение Всеволода Игорю седлать коней, Игорь обращается к своей дружине со словами: „А всядемъ, братие, на свои бръзыя комони...“ (подчеркнуто мной. — А.У.) Такая последовательность действий — сначала предложение Игорю седлать коней, а затем уже распоряжение Игоря, обращенное к дружине, — сесть на коней для похода на половцев, естественно, единственно возможная (для кого? почему? — А.У.), в противоположность чтению мусин-пушкинского текста, где сначала Игорь велит дружине сесть на коней, а затем Всеволод предлагает Игорю седлать коней. После того как Игорь отдал распоряжение дружине сесть на коней, логически должен следовать рассказ о том, что Игорь вступил в стремя и двинулся в поход, как и получается в результате перестановки текста».
сле того как Игорь отдал распоряжение дружине сесть на коней, логически должен следовать рассказ о том, что Игорь вступил в стремя и двинулся в поход, как и получается в результате перестановки текста".
Но тогда остается совершенно непонятным, почему и зачем «Игорь ждет мила брата Всеволода»: только для того, чтобы тот пригласил его в поход на половцев? И где он его ждет: в Новгороде-Северском или в пути?
Такое расположение абзацев как раз и приводит к разрушению логики повествования, к которой стремятся сторонники перестановки, поскольку, если Игорь ждет приглашения в поход от брата в Новгород-Северском, то инициатива похода с очевидностью исходит от Всеволода, а это не так. Если же в пути — то к чему тогда уже этот призыв, ведь Игорь уже и так выступил со своей дружиной?
Текст первого издания абсолютно точно передал логическую хронологию событий: Игорь выступил в поход по собственной инициативе (об этом мы еще будем говорить ниже), небесное знамение было ему указанием, а брата уже поджидал два дня у Оскола, остановившись на привал, поэтому подошедший Всеволод и призывает Игоря вновь седлать коней, чтобы продолжить путь...
«Однако, — продолжает свои рассуждения Н.К.Гудзий, — эта перестановка, оправданная палеографическими соображениями, диктуется не только тем, что при помощи ее получается логическая последовательность событий, но и тем весьма существенным обстоятельством, что при ее применении время солнечного затмения в „Слове“ и в летописных рассказах о походе Игоря совпадает, на что не обратили внимания те, кто предложил перестановку.
В самом деле, по летописи затмение застает Игорево войско тогда, когда Игорь уже углубился в степь. Киевская летопись, датирующая начало похода 23 апреля, не упоминает, какого числа произошло затмение, но указывает, что оно случилось тогда, когда Игорь подошел уже к Донцу, летопись же Суздальская точно датирует время затмения — 1 мая. В мусин-пушкинском тексте солнечное затмение предшествует походу Игоря; при перестановке же, о которой идет речь, оно становится на свое место и, в согласии с летописью (выделено мной. — А.У.), застает Игоря уже в пути.… Достаточно подчеркнуть, что, устраняя противоречия между „Словом“ и летописью (выделено мной. — А.У.) в определении того, где и когда застало Игорево войско солнечное затмение, мы используем еще один очень веский аргумент в пользу перестановки в начальной части текста „Слова о полку Игореве“.»
Итак, художественную гармонию «Слова» академик Н.К.Гудзий решил проверить алгеброй летописи. И тут же была обнаружена еще одна «несуразность»: "… если придерживаться последовательности мусин-пушкинского текста в начальных абзацах «Слова», то получится, что либо затмение непрерывно продолжалось несколько дней подряд, что противоестественно, либо оно на протяжении недели с небольшим повторилось дважды, на что мы не имеем указаний в летописи, да и не могли бы их иметь, так как это не согласовалось бы ни с какими астрономическими законами.
, так как это не согласовалось бы ни с какими астрономическими законами. В самом деле, если мы сохраним в неприкосновенности мусин-пушкинский текст, то окажется, что Игорь, готовясь к походу, видит солнечное затмение, затем проходит около девяти дней, когда он двигается навстречу половцам, и его вновь настигает затмение: «Солнце ему тьмою путь заступаше», как и в самом начале похода."[7]
«Думается после сказанного, — завершает свои размышления Н.К.Гудзий, — что есть все основания закрепить эту перестановку в последующих научных и популярных изданиях „Слова о полку Игореве“.[8] Авторитет его в науке был столь велик (ведь по его учебнику учились практически все советские медиевисты), что большинство изданий текста „Слова о полку Игореве“ в ХХ веке выходили с уже „узаконенной“ авторитетом ученого перестановкой. (Справедливости ради следует отметить, что в большинстве изданий академик Д.С.Лихачев придерживался текста „Слова“ первых его издателей, но не всегда. См. подготовку им текста „Слова“, изданного в „малой серии“ „Библиотеки поэта“ в 1949 г., где он также осуществил указанную перестановку.)
Так нужна ли перестановка в начале „Слова“?
Ответить на этот вопрос, значит приоткрыть тайну авторского замысла, то есть пролить свет на авторскую художественную концепцию произведения.
Если мы будем относиться к „Слову“, как относимся к летописям, т.е. историческому источнику (такой подход как раз и продемонстрировал академик Н.К.Гудзий), то неизбежно впадем в серьезное заблуждение. Еще епископ Кирилл Туровский, человек сведующий в литературе и талантливейший писатель XII века, писал: „Яко же историци и ветия, рекше летописьци и песнотворци, прикланяють своя слухи в бывшая межю цесари рати и въпълчения, да украсять (ся) словесы т възвеличать мужьствовавъшая крепко по своемь цесари и не давъших в брани плещю врагом, и тех славяще похвалами венчають...“[9]
Стало быть, в конце XII в., лет за двенадцать до похода Игоря Святославича на половцев, сведущий в литературе человек (а, надо полагать, он был не один, ибо, будучи епископом, обращался с проповедями к людям книжно образованным, безусловно рассчитывая на понимание) прекрасно разбирался в задачах, которые стояли пред историком (летописцем) и ветием (поэтом). И не отождествлял их задачи, хотя и отметил в их творчестве общие черты.
Думается, не хуже епископа Кирилла Туровского в этих проблемах (и литературных тонкостях) разбирался и автор „Слова“, который провел еще одну достаточно четкую грань между сочинением язычника — »вещего Бояна" и собственным творением, в основе которого лежали уже христианские ценности (но об этом — позднее).
Ни у кого не возникает подозрения, что это автор, досконально знающий все подробности похода Игоря Святославича на половцев, ошибся в подсчете времени солнечного затмения. Поэтому большинство исследователей эту «ошибку» приписывают не ему, а переписчику, «напутавшему» с рукописными листами (А.
ку" приписывают не ему, а переписчику, «напутавшему» с рукописными листами (А.И.Соболевский, В.Н.Перетц, Н.К.Гудзий, Б.А.Рыбаков и др.).
А что, если никакой «ошибки переписчика» не было, и сам автор «Слова» умышленно, по художественной концепции произведения, поместил солнечное затмение в начало своего творения?
В свете затмения
§ 1
Солнечное затмение в Древней Руси было слишком знаковым явлением,[10] чтобы его могли «не заметить», или хронологически переставить. Поэтому все солнечные затмения попадали в летописи. В том числе и солнечное затмение 1 мая 1185 г. во время похода Игоря Святославича на половцев.
В судьбах черниговских князей «солнечного рода» Ольговичей затмение играло особую роль. Как обнаружил А.Н.Робинсон, за сто лет, предшествовавших походу Игоря Святославича, было 12 солнечных затмений, которые совпали с годами смерти 13 черниговских князей.[11]
Несомненно, об этом знали и помнили участники похода, о чем свидетельствует рассказ о затмении в Ипатьевской летописи: "… Игорь жь возревъ на небо и виде солнце стояще яко месяць. И рече бояромъ своимъ и дружине своеи: «Видите ли? Что есть знамение се?» Они же узревше и видиша вси и поникоша главами, и рекоша мужи: «Княже! Се есть не на добро знамение се.» Игорь же рече: «Братья и дружино! Таины Божия никто же не весть, а знамению творець Богъ и всему миру своему! А намъ что створить Богъ, или на добро или на наше зло, а то же намъ видити.»[12]
Более лапидарно то же затмение описано в Лаврентьевской летописи: «Месяця мая въ 1 день на память святаго пророка Иеремия, в середу на вечерни, бы знаменье въ солнци, и морочно бысть велми, яко и звезды видети, человекомъ въ очью яко зелено бяше, и въ солнци учинися яко месяць, из рогъ его яко угль жаровъ исхожаше: страшно бе видети человекомъ знаменье Божье...»[13]
Если в Лаврентьевской летописи говорится только о страхе перед Божиим знамением (интересно отметить, что именно сообщением о нем начинается годовая статья 1186 г., хотя затмение произошло почти-что в середине года!), то в Ипатьевской летописи дружинники Игоря Святославича однозначно воспринимают затмение как неприятное предзнаменование. И слова Игоря свидетельствуют о его смятении («Таины Божия никто же не весть!»), а не как ободрение себя и других. Впрочем, думается, кто — кто, но Игорь Святославич из рода Ольговичей, хорошо знал свою родословную и связь затмения со смертью своих предков. Знали о том и летописцы, продолжатели летописных сводов. Густинская летопись замечает по этому поводу: «И в то время бысть затмене солнца, а се знамение не на добро бываеть. Игор же единаче поиде, не ради о том.»[14]
Итак, Игорь продолжает поход, не взирая на предупреждение свыше — солнечное затмение. О том говорит и автор «Слова»: «Спалъ князю умь похоти и жалость ему знамение заступи искусити Дону великаго.»[15]
Когда писалось «Слово», его автор уже знал о результатах похода и мог не только засвидетельствовать, но и истолковать Промысел Божий.
ot; Слово", его автор уже знал о результатах похода и мог не только засвидетельствовать, но и истолковать Промысел Божий. И этот смысловой узел завязывается как раз на солнечном затмении: «Тогда Игрь възре на свътлое солнце и виде отъ него тьмою вся своя воя прикрыты. И рече Игорь къ дружине своей: „Братие и дружино!* Луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти; а всядемъ, братие, на свои бръзыя комони, да позримъ синего Дону“ (с.10).
* Обращаю внимание на христианское (православное) обращение князя (княжеское служение — мирское служение Богу) к своим воинам: он обращаетмся к ним как братьям во Христе и дружинникам-воинам. Обращение „братие“ — это православное обращение, а не призыв к своим единокровным братьям, как полагали некоторые исследователи в советское время.
Для князя-воина гибель предпочтительнее плена. Когда-то Святослав Игоревич воскликнул перед битвой с греками: „Да не посрамимъ земле Руски, но ляжемъ костьми [ту] мертвы ибо срама не имамъ“[16]. Русские князья никогда прежде не попадали в плен. Но прежде не было и подобных походов.
Владимир Мономах (с другими князьями) бил неоднократно половцев: в 1103, 1107, 1111, 1113 гг., в том числе и у того же „синего Дона“, но на границе Киевского государства и Половецкой степи, не стремясь ни пройти ее, ни покорить (в 1111 г. битва произошла у пограничного половецкого города Шаруканя).
Святое Писание, по которому должны жить православные князья (и по которому жил Владимир Мономах), запрещало завоевательные походы. Князь обязан защищать пределы своей земли, но не завоевывать чужие. Образец такого сосуществования был положен сыновьями праведного Ноя после потопа. И об этом можно было узнать из „Повести временных лет“, в которую был помещен рассказ о них: „По потопе трие сынове Ноеви разделиша землю… Симъ же Хамъ и Афетъ, разделивше землю, жребьи метавше, не преступати никомуже въ жребий братень, и живяху кождо въ своей части“[17].
Для истинного православного человека, князя или воина, это была аксиома. Бог дает князьям власть (т.е. землю, княжество), и потому никто из людей не должен покушаться на нее: „Богъ даеть власть, ему же хощеть; поставляеть бо цесаря и князя Вышний, ему же хощеть, дасть. Аще бо кая земля управится пред Богомъ, поставляеть ей цесаря или князя праведна, любяща судъ и правду, и властителя устраяеть, и судью, правящаго судъ. Аще бо князи правьдиви бывають в земли, то многа отдаются согрешенья земли; аще ли зли и лукави бывають, то больше зло наводить Богъ на землю, понеже то глава есть земли“[18].
»Яко же рече Исайя пророк: «Тако глаголеть Господь: „Князя азъ учиняю, священни бо суть, и азъ вожу я“, — замечает автор „Повестей о житии Александра Невского“. В его представлении и оценке „воистину бо без Божия повеления не бе княжение“ Александра Ярославича![19] Но если княжеская власть дана Богом, то как само собой разумеющееся, и княжеское служение — это мирское служение Богу.
лужение — это мирское служение Богу. И сам Александр Ярославич руководствовался этой аксиомой, принимая судьбоносное решение выступить против щведских рыцарей: «Боже хвальный, праведный, Боже великий, крепкий, Боже превечный, основывавый небо и землю и положивы пределы языком, повеле жити не преступающе в чюжую часть (выделено мной.- А.У.)… Суди, Господи, обидящим мя и возбрани борющимся со мною, приими оружие и щитъ, стани в помощь мне».[20] Александр Ярославич выступил на защиту «своей части» — своего княжества, Богом ему данной власти.
Игорь Святославич преследует совершенно иные цели: «Хочу бо, — рече, — копие приломити конець поля Половецкаго,… а любо испити шеломомь Дону» (с.10-11). Или же, как говорят бояре великому князю киевскому Святославу: «Се бо два сокола (Игорь и Всеволод Святославичи. — А.У.) слетеста съ отня стола злата поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомь Дону» (с.19).
И в одном, и в другом случаях речь идет об одном и том же: Игорь Святославич предпринял не оборонительный поход, как прежние князья, а завоевательный!
Почти двести лет, со времени принятия христианства, Русь не знала завоевательных походов. Поход Игоря — исключение, а потому и вызвал целых три произведения: «Слово о полку Игореве», и две самостоятельные летописные повести. Только еще одно событие, спустя еще двести лет, так же вызовет к себе интерес и три литературных произведения. Это — Куликовская битва. О ней напишут летописную повесть, «Сказание о Мамаевом побоище», и «Задонщину». Примечательно, что последняя будет ориентироваться на художественную систему «Слова», но будет строиться как противоположность ему, в том числе и по основной теме — оборонительном походе московского князя Дмитрия Ивановича...
Этот завоевательный поход Игоря Святославича вылился из княжеских межусобиц: "… Рекоста бо братъ брату: «Се мое, а то мое же». И начяша князи про малое «се великое» млъвити, а сами на себе крамолу ковати" (с.17).
Что поход Игоря и Всеволода Святославичей нечестен, свидетельствует в «Слове» и киевский князь Святослав, обращаясь к князьям: «О моя сыновья, Игорю и Всеволоде! Рано еста начала Половецкую землю мечи цвелити, а себе славы искати. Нъ нечестно одолесте, нечестно бо кровь поганую пролиясте» (с.20).
Раньше исследователи не обращали особого внимания на слова великого князя, что «кровь поганую» можно и нечестно пролить! Одно дело, защищая свои земли, свое Отечество от набегов половцев, — тогда это будет честная битва; другое дело — уподобляясь им, делая такой же набег...
Святослав указывает и на причину, побудившую князей выступить в этот поход: «Ваю храбрая сердца (этого у них не отнимешь. — А.У.) въ жестоцемъ харалузе скована, а въ буести закалена» (с.20). Сам автор неоднократно величает Игоря как «буего Святъславича», а Всеволода называет «буй туром».
t;.
Прежде, воспринимая поход Игоря как защиту Русской земли от Половецкого поля и обращая внимание на храбрость русских воинов, толкование слова «буесть» ограничивалось понятиями «отвага, горячность, запальчивость». Прежде всего, конечно, — «отвага». Но в Древней Руси это слово с таким положительным оттенком употреблялось крайне редко. Гораздо чаще — в негативном значении «заносчивость, дерзость, необузданность». Например, в Лаврентьевской летописи под 1096 г.: «О, Владычице Богородице, отыми от убогого сердца моего гордость и буесть, да не възношюся суетою мира сего».
Обращает на себя внимание, что «буесть» в этой просьбе следует за «гордостью» — гордынею, первейшим и наисильнейшим грехом.
Именно гордыня и стремление к славе и повела Игоря Святославича в этот завоевательный поход: «Нъ рекосте: „Мужаимеся сами: преднюю славу сами похитимъ, а заднюю си сами поделимъ!“ (с.21).
По гордыне своей захотели молодые князья похитить „преднюю славу“ русских князей, двумя годами ранее разбивших половцев, и „испити шеломомь Дону“, как когда-то Владимир Мономах (Но он-то ходил к Дону на границе Руси и Половецкой степи, а не вглубь ее!).
Предваряя рассказ об этом походе, один из составителей Ипатьевской летописи заметил под 1184 г.: „Всемилостивый Господь Богъ гордымъ противиться и светы (планы, замыслы. — А.У.) ихъ разруши (разрушает. — А.У.)“. Его убеждение основывается на словах апостола Петра: „Бог гордым противится, а смиренным дает благодать“ (1 посл.; 5,5).
Итак, причиной похода была гордыня, а наказание Божие за нее — плен!
Господь предупреждал Игоря затмением солнца, но князь, по гордыне своей, пренебрег и знамением...
Гордыня — затмение души. А в природе — затмение солнца. Автор тонко уловил эту символическую параллель и развивает ее в своем творении и строит великолепный художественный образ, развернутый на все повествование: весь поход Игоря, после перехода через пограничную реку Донец, когда, собственно, и произошло затмение солнца, происходит… во тьме!
Это не „второе затмение“, и не ошибка автора, как полагал академик Н.К.Гудзий, а художественный образ!
§ 2
Затмение в „слове“ описано иносказательно, а не прямо: взглянул князь Игорь „на светлое солнце и виде отъ него тьмою вся своя воя прикрыты“ (с.10). Получается весьма редкий в древнерусской литературе оксюморон: светлое солнце тьмою воинов покрывает! Сведущему читателю понятно было, что не светило тьмою войско покрыло, а Господь Промыслом своим*… И не суждено им уже обратно вернуться на землю Русскую, покроет земля тела их (»Уже бо, братие, не веселая година въстала, уже пустыни силу прикрыла" (с.17) — напишет автор «Слова» в конце описания битвы русских с половцами...
* В этом символе кроется еще один смысл: все воины уже изначально обречены на смерть (из пяти тысяч останутся живы только пятнадцать человек), их тела покроет могильная тьма.
только пятнадцать человек), их тела покроет могильная тьма.
Да и «летописный» Игорь понимал, что этому «знамению творець Богъ», и мог догадываться (по аналогии с предками своими) о его значении, чего не скажешь об Игоре «Слова», у которого желание «искусити Дону великаго», т.е. восхитить славу Владимира Мономаха, знамение заступило. Не внемлет предупреждению новгород-северский князь: "… въступи… въ златъ стремень и поеха по чистому полю" (с.12). Тогда вторично (!) «солнце ему тъмою путь заступаше; нощь стонущи ему грозою птичь убуди; свистъ зверинъ въста, збися дивъ — кличетъ връху древа ...» (с.12).
Такое ощущение, будто князь Игорь из светлого пространства шагнул в темное[21] — против чьей-то воли, потому-то солнце ему тьмою путь заступало, как бы — удерживало.
В реальном затмении день потемнел, и ночь настала, а в художественном описании затмение превратилось в развернутую поэтическую метафору. Автор воспользовался подсказанным самой природой (и Промыслом) образом ночи и стал его усиленно развивать: «А половци неготовами дорогами побегоша къ Дону великому: крычать телеги полунощы, рци, лебеди роспущени» (с.12). Грозен в ночи волчий вой по оврагам, да орлиный клекот, зовущий зверей на кости («влъци грозу [в грозу все темнеет. — А.У.] въсрожатъ по яругамъ; орли клектомъ на кости звери зовутъ...») (с.12).
«Длъго ночь мрькнетъ. Заря светъ запала, мъгла поля покрыла. Щекотъ славий успе» (с.13). Ночь днем, погасший свет зари, спустившийся на поле мрак, стихшие голоса птиц, — нагнетают тревогу.
А «русичи великая поля чрьлеными щиты прегородиша, ищучи себе чти, а князю славы» (с.13).
Природа пердчувствует, точнее, уже знает исход битвы (ибо орлы на кости позвали зверей), и замерла в тревожном ожидании полной гибели света! Замерли, в ожидании, и воины.
Действие как бы приостановилось.
«Длъго ночь мрькнетъ» — природа как бы оттягивает развязку, будто бы еще можно что-то изменить в судьбе русских воинов, но для этого необходимо князю принять волевое решение — повернуть назад.
Но Игорь, стрелой летящей, устремлен к достижению своей цели. И, вроде бы, достигает ее. Утром, в пятницу, взрыв событий. Чрезмерная активность — достижение желанной цели: «Съ зарания въ пятокъ (т.е. — с зарей, но не в светлый день! -А.У.) потопташа поганыя плъкы половецкыя, и рассупясь стрелами по полю, помчаша красныя девкы половецкыя (откуда они взялись на поле брани? Явно половцы не ожидали этого вторжения русских и нападение было на их селения. — А.У.), а съ ними злато, и паволокы, и драгыя оксамиты (совершенно очевидно, что половецкие воины, если бы выступили против русских, женские драгоценности с собою не брали бы… — А.У.)» (с.13).
И опять — затишье. Но это затишье — перед бурей, определяющей судьбу Игоря и его воинов в битве: «Дремлетъ въ поле Ольгово хороброе гнездо. Далече залетело! Не было оно обиде порождено, ни соколу, ни кречету, ни тебе, чръный воронъ, поганый половчине!»
Изначально — да! Адам сотворен был для рая.
и соколу, ни кречету, ни тебе, чръный воронъ, поганый половчине!"
Изначально — да! Адам сотворен был для рая. Но совершил проступок. Повредилась божественная природа в человеке. Из-за ослушания Адам изгнан из рая. Из-за ослушания (нарушает ряд заповедей и не внемлет предупреждающему о том знамению) терпит поражение Игорь. И происходит это в воскресенье, на малую Пасху! Он, как и Адам, уже обречен, но пока об этом еще не знает. Но о том знает другое Божие творение — природа, которая символизирует своего Творца.[22]
«Другаго дни велми рано кровавыя зори светъ поведаютъ (кровавые, т.е. темные, зори свет предвещают, но света дня — нет! — А.У.); чръныя тучя съ моря идутъ, хотятъ прикрыти 4 солнца, а въ нихъ трепещуть синии млънии. Быти грому великому» (с.14).
Назревает кульминация. В природе — это гроза; в походе — битва.
«Се ветри, Стрибожи внуци, веють съ моря стрелами на храбрыя плъкы Игоревы. Земля тутнетъ, рекы мутно текутъ, пороси поля прикрываютъ» (с.14).
Обилием глаголов передана динамика действия и мгновенная реакция природы на происходящее.
«Съ зарания до вечера (а дня вроде бы и нет! — А.У.), съ вечера до света (а день как бы и не наступал! — А.У.) летятъ стрелы каленыя… Третьяго дни къ полудню падоша стязи Игоревы… Ничить трава жалощами, а древо с тугою къ земли преклонилось» (с.16).
Битва проиграна князем Игорем в полдень, т.е. в самое светлое время дня, но автор создает тот же образ тьмы, как и в начале описания похода: «Темно бо бе въ 3 день: два солнца померкоста (Игорь и Всеволод Святославичи. — А.У.), оба багряная стлъпа погасоста, и съ нима молодая месяца… тьмою ся поволокоста… На реце на Каяле тьма светъ покрыла...» (с.19-20). Так и не ощущенный во всей полноте свет дня битвы сменяется для Игоря тьмою плена.
Почувствовав беду, «Ярославна рано плачетъ въ Путивле на забрале».
Княгиня трижды обращается к силам природы — ветру, реке, солнцу — за помощью своему мужу. Трижды употребляет автор слово «рано», и трижды описана природа ясным днем.
Русская земля ассоциируется у автора с солнцем, светом. Половецкое поле, как земля чужая, неприветливая — ночью, тьмою. Граница между ними — Донец, как река (или огненная река) отделяет рай от ада («О всей твари», «Хождение апостола Павла по мукам») или земли («Хождение Зосимы к Рахманам», духовные стихи).[23]
Ярославна описана средь бела дня, а Игорь — во тьме. К нему, в ночь, возвращается автор.
«Прысну море полунощи, идуть сморци мьглами… Погасоша вечеру зори. Игорь спитъ. Игорь бдитъ, Игорь мыслию поля меритъ от великаго Дону до малого Донца» (с.27-28).
С вечера погасли зори, природа как бы успокаивается. Но в полночь ожило («прысну») море, поднялись смерчи. Начинается то ли новое действие, то ли наступает развязка.
Поход Игоря, за пределами Русской земли, начинался с Донца. Вожделенным итогом его был Дон великий. Теперь от Дона великого мыслью мерит князь путь к малому Донцу — границе Русской земли.
ликого мыслью мерит князь путь к малому Донцу — границе Русской земли. И, не случайно, этот обратный путь начинается не только географически от Дона, но и символически — во времени — в полночь: «Комонь вь полуночи. Овлуръ свисну за рекою; велить князю разумети: князю Игорю не быть (в плену. — А.У.)» (с.28).
Из тьмы — полночи и Половецкой земли — стремится князь Игорь к свету — на Русскую землю. И «соловии веселыми песньми светъ поведаютъ» (с.30) ему.
Побег из ночи во свет удался: «Солнце светится на небесе — Игорь князь въ Руской земли» (с.30).
И что удивительно, до побега Игоря в «Слове» ни разу не был упомянут Бог (что, собственно, и дало повод исследователям видеть в «Слове» языческую поэму, поскольку языческие божества в ней обильно присутствуют), а тут сразу: «Игореви князю Богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую, къ отню злату столу*. Почему это стало возможным? Ведь Господь вначале противился этому походу (завоевательному походу!), а теперь помогает Игорю вернуться из плена?
* Это уточнение, как мне кажется, весьма существенно по смыслу, и дает указание на время написания поэмы. Автор вполне мог ограничиться сообщением, что „Игореви князю Богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую“, но указание „къ отню злату столу“ существенно нарушает логику повествования: исторически Игорь вернулся в Путивль, а затем — в Новгород-Сверский, потом совершил поездки в Чернигов и Киев. По „Слову“ — »Игорь едетъ по Боричеву къ святей Богородици пирогощей", т.е. оказывается в Киеве, хотя это не его отца престольный город. А «отни златъ столъ» находится в Чернигове, о котором в произведении ни слова! Разве автор об этом не знает? Знает, конечно, но умышленно так написал. Примечателен и предлог, который он использовал в данном случае: «къ отню столу», а не на, как «на землю Русскую». Игорь и не сел на отчий престол по возвращении из плена (это произойдет только в 1198 г.), но уже приблизился к нему по воле Божией, ведь княжеская власть — от Бога. Но уже произошло преобразование в Игоре, что способствовало не только получению помощи от Бога при возвращении из плена, но и обрести в будущем отчий престол в Чернигове.
Эта деталь позволяет полагать, что автор, когда писал «Слово», знал о княжении Игоря Свтославича в Чернигове. В противном случае, не было бы христианской назидательности в произведении: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать». И до конца не была бы раскрыта его основная идея. А вот о кончине Игоря в 1202 г., скорее всего, автор не знал...
§ 3
«Жертва Богу духъ сокрушенъ: сердце сокрушенно
и смиренно Богъ не уничижитъ».
(Пс.50)
Автор «Слова» не указывает на причины метаморфозы с Игорем, но они приводятся в рассказе Ипатьевской летописи, которая сочувственно относится к Игорю. Именно этот рассказ передал настороженность Игоря во время солнечного затмения.
ремя солнечного затмения.
Поражение православного князя воспринимается воспринимается рассказчиком как наказание Господне за грехи его (а не помощи поганым!). Грех этот необходимо осознать, чтобы искупить его. И к Игорю приходит духовное прозрение вместе с поражением: «И тако, во день святаго Воскресения, наведе на ня Господь гневъ свой: в радости место наведе на ны плачь, и во веселье место желю, на реце Каялы. рече бо деи Игорь: „Помянухъ азъ грехы своя пред Господемь Богомъ моимъ, яко много убииство, кровопролитие створихъ в земле крестьяньстей, яко же бо язъ не пощадехъ христьянъ, но взяхъ на щитъ городъ Глебовъ у Переяславля; тогда бо не мало зло подъяша безвиньнии христьане, отлучаеми отець от рожении своих, братъ от брата, другъ от друга своего, и жены от подружии своихъ, и дщери от материи своихъ, и подгура от подругы своея, и все смятено пленомъ и скорбью тогда бывшюю, живии мертвымъ завидять, и мертвии радовахуся, аки мученици святеи огнемь от жизни сея искушение приемши...
И та вся сътворивъ азъ — рече Игорь — не достоино ми бяшеть жити. И се ныне вижю отместье от Господа Бога моего… Се возда ми Господь по безаконию моему, и по злобе моеи на мя, и снидоша днесь греси мои на главу мою. Истиненъ Господь и правы суди его зело. Азъ же убо не имамъ со живыми части...
Но Владыко Господи Боже мой, не отрини мене до конца, но яко воля Твоя, Господи, тако и милость намъ рабомъ твоимъ“.[24]
В Древней Руси спасение Игоря из плена не могло рассматриваться не как результат помощи Бога. Вот слова Господа из Святого Писания: „И воззавете ко Мне, и пойдете и помолитесь Мне, и Я услышу вас; и взыщите Меня и найдете, если взыщете Меня всем сердцем вашим..., и возвращу вас из плена (Иер.,29,11-14).
В плен князь Игорь попадает Промыслом Божиим, так же Промыслом Божиим избавляется он от плена.
Решение Игоря бежать было отнюдь не случайным. Выше уже указывались две пиковые точки падения Игоря: полночь и великий Дон, от которых начинается возвращение князя домой. Но существует и еще одна — религиозно-нравственная, от которой начинается духовное возрождение Игоря Святославича.
Игорь шел за славой, но обрел бесславие — плен. Но нижней, пиковой точкой бесславия был побег (потому-то он долго на него не соглашался). А поэтому “чашу бесславия» князь должен был испить до дна, и вернуться домой «неславным путем» — бегством из плена. То есть, проявить смирение. В этом смысл произведения.
Это — не случайное духовное прозрение Игоря. Князь осмысленно становится на путь возвращения к Богу, Отцу небесному. Надо полагать, это первое осмысление произошедшего было не случайным.
Из летописей известно, что он, находясь в половецком плену, призвал из Руси священника. Для него, хотя и оступившегося (кто без греха?), но все же православного князя, было совершенно очевидным, что без покаяния невозможен обратный путь домой. Засвидетельствовать это покаяние пред Богом мог только православный священник.
Поход Игоря Святославича начинается на Светлой Пасхальной неделе.
оря Святославича начинается на Светлой Пасхальной неделе. Это — святотатство! Не помогло и упование его на своего небесного покровителя — Св. Георгия Победоносца (крестильное имя Игоря — Георгий), в день памяти которого, 23 апреля 1185 г., т.е. на свои именины (!), он выступил в поход. Поход был не Богоугоден, направлен не на защиту своего княжества или Отечества, а славы ради. Желанием, вызванным гордынею. А потому бесславно и завершился.
Второе, отмеченное древнерусскими произведениями, осознание случившегося Игорем и его покаяние в соделанном происходит уже в плену. Летопись замечает: «Игорь же Святославличь тотъ годъ бяшеть в Половцехъ, и глаголаше: „Азъ по достоянью моему восприяхъ победу (поражение. — А.У.) от повеления Твоего Владыко Господи, а не поганьская дерзость обломи силу рабъ Твоихъ. Не жаль ми есть за свою злобу прияти нужьная вся, ихже есмь прялъ азъ“[25].
Третье обращение к Богу происходит уже непосредственно перед бегством из плена: „Се же вставъ ужасенъ и трепетенъ и поклонися образу Божию и кресту честному, глаголя: “Господи сердцевидче! Аще спасеши мя Владыко Ты недостоинаго!» И возмя на ся крестъ, икону и подоима стену и лезе вонъ..."[26]
Обращаю особое внимание, что, решаясь на побег («неславный путь»), Игорь берет с собой крест и икону, т.е. возлагает надежду на помощь Божию! Тогда становится понятным, почему автор «Слова» указывает, что «Игореви князю Богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую»: он прощен Богом, после раскаяния князя в соделанном. Более того, смирение князя приводит его и «къ отню злату столу», т.е. на Черниговское княжение в 1198 г.!
Можно, конечно, полагать (я в этом уверен, но это особая тема), что автор «Слова» хорошо знал рассказ о походе Игоря из Ипатьевской летописи. Тогда его произведение становится своеобразным художественным дополнением к нему. Точнее, художественным осмыслением похода. И если в летописной статье произошедшие в Игоре нравственные изменения объяснены, то в «Слове» помощь Божия в возвращении его на землю Русскую кажется несколько неожиданной. правда, непосредственно ей предшествует «плач Ярославны» — обращение его жены к трем природным стихиям — ветру, реке, солнцу.
Венчанные муж и жена являют собой одно целое: "… Ни мужъ безъ жены, ни жена безъ мужа, въ Господе. Ибо какъ жена отъ мужа, такъ и мужъ чрезъ жену; все же — отъ Бога" (1 посл.Коринф.11, 11-12).
Даже молитва об усопшем способствует отпущению ему грехов. Молитва о плененном выводит из плена (просьба об этом имеется в утренних молитвах), тем более, если это молитва жены о муже — одной составной о другой, ради целого.
Но как тогда понимать обращение Ярославны к трем природным стихиям?
Весьма правдоподобное, как мне кажется, их толкование предложено в «Беседе трех святителей», весьма популярной в Древней Руси: «Что есть высота небесная, широта земная, глубина Морская? — Иоанн рече: Отец, Сын и Святой Дух»[27].
ская? — Иоанн рече: Отец, Сын и Святой Дух"[27].
Солнце олицетворяет собой «высоту небесную». гуляющий по всей земле ветер — «широту земную», река — «глубину морскую».
Небо — престол Отца; Сын сошел на землю и оставил на ней свой престол — христианскую церковь; при крещении водой нисходит Святой Дух. То есть получается, что Ярославна обращается к трем природным стихиям, олицетворяющим три ипостаси Святой Троицы!
Ее молитва явилась решающей (или переломной) в Промысле об Игоре.
Подвластная своему Творцу природа, т.е. выполняя Его волю, способствовала возвращению раскаявшегося (по летописи) князя домой...
§ 4
Итак, мы убедились, что автор «Слова» не случайно поместил описание затмения в самое начало своего творения, создав развернутый художественный образ. Но только ли в этом его смысл?
Солнечное затмение произошло 1 мая 1185 г. Это — день памяти пророка Иеремии. В христианском мировосприятии не бывает случайных совпадений, но во всем кроется глубокий смысл. И его попытался вскрыть гениальный автор, используя экзегезы (скрытые библейские цитаты) именно из книги пророка Иеремии.
Совершенно прав Р.Пиккио, заметивший в одной из последних своих статей по «Слову о полку Игореве»: «Обратившись к библейскому контексту (который, будучи боговдохновенным, несет абсолютную истину), мы можем проникнуть в „духовный“, т.е. высший, смысл текста, в котором без этого „восхождения“ нам открылся бы только „исторический“, т.е. буквальный и „низший“, смысл»[28].
Приведем некоторые текстовые параллели из книги пророка Иеремии и «Слова о полку Игореве».
Книга пророка Иеремии Слово о полку Игореве
Разве Израиль раб? или он домочадец? почему он сделался добычею? Зарыкали на него молодые львы, подали голос свой и сделали землю его пустынею; города его сожжены, без жителей… Тогда бо по Руской земли ретко ратаеве кикахуть, нъ часто врани граяхуть, трупиа себе деляче… (с.16)
А погани съ всехъ странъ прихождаху съ подедами на землю Рускую (с.17).
Тоска разлияся по Руской земли; печаль жирна тече средь земли Рускыи… А погани сами, победами нарищуще на Рускую землю, емляху дань по беле отъ двора (с.18).
Уныша бо градомъ забралы, а веселие пониче (с.19).
Се у Римъ кричатъ подъ саблями половецкыми… (с.21)
Не причинил ли ты себе это тем, что оставил Господа Бога твоего в то время когда Он путеводил тебя? И ныне для чего тебе путь в Египет, чтобы пить воду из Нила? и для чего тебе путь в Асирию, чтобы пить воду из реки ее? Спалъ князю умь похоти и жалость ему знамение заступи искусити Дону великаго. «Хочу бо, — рече, — копие приломити конець поля Половецкаго, съ вами, русици,… а любо испити шеломомь Дону» (с.11).
Накажет тебя нечестие твое, и отступничество твое обличит тебя; итак познай и размысли, как худо и горько то, что ты оставил Господа Бога твоего...(2,14-19). Рано еста начала Половецкую землю мечи цвелити, а себе славы искати.
цвелити, а себе славы искати. Нъ нечестно одолесте, нечестно бо кровь поганую пролиясте (с.20).
Знаю, Господи, что не в воле человека путь его, что не во власти идущего давать направление стопам своим (10,23).… А всядемъ, братие, на свои бръзыя комони, да позримъ синего Дону" (с.10).
«Хочу бо, — рече, — копие приломити конець поля Половецкаго, съ вами, русици, хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону» (с.11).
Игорь къ Дону вои ведетъ! (с.12)
Нъ рекосте: «Мужаимеся сами: преднюю славу сами похитимъ, а заднюю си сами поделимъ!» (с.21)
Седлайте коней и садитесь, всадники, и становитесь в шлемах; точите копья, облекайтесь в брони (46,4). Седлай, брате, свои бръзыи комони, а мои ти готови, оседлани у Курьска напереди. А мои ти куряни сведоми къмети: подъ трубами повити, подъ шеломы възлелеяни, конець копия въскръмлени,… луци у нихъ напряжени, тули отворени, сабли изъострени (с.11-12).
… Выстраивайтесь в боевой порядок… все, натягивающие лук, стреляйте в него, не жалейте стрел...(50,14). Стреляй, господине, Кончака, поганого кощея, за землю Русскую, за раны Игоревы… (с.22-23)
… Так говорит Господь: кто обречен на смерть, иди на смерть; кто под меч — под меч; и кто на голод, — на голод; и кто в плен,- в плен. «Братие и дружино! Луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти; а всядемъ, батие, на свои бръзыя крмрни, да позримъ синего Дону» (с.10).
Уже бо, братие, не веселая година въстала, уже пустыни силу прикрыла (с.17).
Ту Игорь князь выседе изъ седла злата, а въ седло кощиево (с.19).
И пошлю на них четыре рода казней, говорит Господь: меч, чтобы убивать, и псов, чтобы терзать, и птиц небесных и зверей полевых, чтобы пожирать и истреблять (15,2-3). Уже бо беды его пасетъ птиць по дубию; влъци грозу въсторожатъ по яругамъ; орли клектомъ на кости звери зовутъ; лисици брешутъ на чръленыя щиты (с.13).
… Ибо так говорит Господь: вот Я выброшу жителей сей земли на сей раз и загоню их в тесное место, чтобы схватили их (10,18).… Половци идуть отъ Дона, и отъ моря, и отъ всехъ странъ Рускыя плъкы оступиша… (с.14).
Не плачте об умершем и не жалейте о нем; но горько плачте об отходящем в плен, ибо он уже не возвратится и не увидит родной страны своей (12,10). Ярославна рано плачетъ въ Путивле на забрале, аркучи… (с.27)
(рефрен повторяется трижды)
Я — на тебя, гордыня, говорит Господь Бог Саваоф; ибо пришел день твой, время посещения твоего. И споткнется гордыня, и упадет, и никто не поднимет его… (50,31-32). Спалъ князю умь, похоти… искусити Дону великаго. «Хочу бо, — рече ...»
"… преднюю славу сами похитимъ, а заднюю си сами поделимъ!" (с.21)
Голос слышен на высотах, жалостный плач сынов Израиля о том, что они извратили путь свой, забыли Господа Бога своего. Возвращайтесь, мятежные дети: Я исцелю вашу непокорность. — Вот, мы идем к Тебе, ибо Ты — Господь Бог наш (3,21-22). И тако, во день святаго Воскресения, наведе на ня Господь гневъ свой: в радости место наведе на ны плачь, и во веселье место желю.
въ свой: в радости место наведе на ны плачь, и во веселье место желю… Рече Игорь: «Не достоино ми бяшеть жити. И се ныне вижю отместье от Господа Бога моего… Се возда ми Господь по безаконию моему, и по злобе моеи на мя, и снидоша днесь греси мои на главу мою. Истиненъ Господь и правы суди его зело. Азъ же убо не имамъ со живыми части...
Но Владыко Господи Боже мой, не отрини мене до конца, но яко воля Твоя, Господи, тако и милость намъ рабомъ твоимъ»
(Ипатьевская летопись).
Ибо только Я знаю намерения, какие имею о вас, говорит Господь, намерения во благо, а не на зло, чтобы дать вам будущность и надежду. И воззовете ко Мне, и пойдете и помолитесь Мне, и Я услышу вас; и взыщете Меня, и найдете, если взыщете Меня всем сердцем Вашим. И буду Я найден вами, говорит Господь, и возвращу вас из плена… (29,11-14). Игореви князю Богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую, къ отню злату столу (с.28).
Тут только и можно вспомнить известное выражение: виноват да повинен, Богу не противен!