Бюргерская и народная литература

Рядом с латинской литературой гуманистов, научной и художественной, и немецкой агитационно-полемической литературой на религиозные и политические темы, порожденной революционными бурями Реформации, в Германии продолжала развиваться художественная бюргерская литература на немецком языке. Однако по сравнению с порожденным Ренессансом блестящим расцветом национальных литератур в других странах Западной Европы литературное творчество Германии XVI в. не создало сколько-нибудь выдающихся художественных памятников, имевших общеевропейский резонанс. Бедное яркими дарованиями, отсталое в идейном и художественном отношении, оно еще целиком коренится в традициях средневековой городской культуры. В соответствии с общим уровнем развития немецкого бюргерства его литература окрашена чертами провинциализма и филистерства, характерными для узкого идейного горизонта немецкого «вольного города». По-прежнему в ней господствуют морализм и дидактика, ее художественным методом остается наивный реализм бытовых мелочей, грубоватых и сочных анекдотов и поучительных примеров из повседневной частной жизни, лишь в редких случаях возвышающихся до сколько-нибудь широких обобщений. Напряженная идейная борьба эпохи отражается в бюргерской литературе преобладанием сатирических и поучительных жанров. В то же время ее старомодный, патриархально-демократический характер сближает ее с литературой народной, позволяя лучшим из бюргерских писателей черпать отсюда мотивы и образцы и обогащать свой язык из сокровищниц народной речи. [307]

Родоначальником этого демократического направления немецкой бюргерской сатиры был Себастьян Брант (Sebastian Brant, 1457-1521), уроженец г. Страсбурга, доктор прав и профессор Базельского университета, впоследствии — городской секретарь в своем родном городе. Брант был близок к кружку страсбургских гуманистов, хорошо знал латинских авторов, но остался в стороне от гуманистического свободомыслия. Широкой популярностью пользовалась его стихотворная сатира «Корабль дураков» (1494), положившая начало «литературе о глупцах», к которой примыкает и «Похвала Глупости» Эразма Роттердамского. Как и Эразм, Брант под видом «глупцов» высмеивает пороков своего времени. Толпа глупцов наполняет корабль, отплывающий в Наррагонию («страну глупцов»). Среди них выступают ученые-педанты, астрологи, шарлатаны-врачи, модники и модницы, пьяницы и обжоры, игроки, прелюбодеи, хвастуны и грубияны, богохульники и многие другие. Каждому из них автор читает проповедь, пересыпая ее моральными примерами и сентенциями из библии и античных писателей. Религиозно-моральное мировоззрение автора еще ограничено средневековыми представлениями. Он сетует на упадок благочестия и осуждает танцы и любовные серенады. Нападая на схоластическую ученость, он в то же время жалуется на чрезмерное распространение книг, предостерегает от увлечения языческими поэтами и вместе с алхимией и астрологией отвергает математику, смеясь над суетными попытками «циркулем» измерить поверхность земли. Моральная проповедь еще заслоняет мотивы политические и социальные.

поведь еще заслоняет мотивы политические и социальные. Осуждая корыстолюбие и эгоизм богатых и знатных, Брант противопоставляет им евангельскую бедность как основу всех христианских добродетелей. Он предчувствует грядущие социальные потрясения и говорит о них образами апокалипсиса: «Час близится! Близится час! Боюсь, что антихрист уже недалеко». Сатира Бранта, написанная простым и ярким народным языком, имела огромный успех, которому немало содействовали гравюры на дереве, наглядно иллюстрирующие галерею изображенных им «глупцов». Книга неоднократно переиздавалась в течение XVI в. и была переведена на многие европейские языки. [308]

Она предваряет позднейшую сатирическую литературу гуманизма и реформации, хотя сам Брант был еще тесно связан с традициями средневековой бюргерской дидактики.

Последователем Бранта в области сатиры был Томас Мурнер (Thomas Murner, 1475—1537), францисканский монах и проповедник, доктор богословия и права, знаток древних языков, одно время, как и Брант, близкий гуманистическим кругам Страсбурга. Из многочисленных стихотворных сатир Мурнера наибольшей известностью пользовались «Заклятие глупцов» и «Цех плутов» (1512). В первом произведении Мурнер непосредственно примыкает к жанру, созданному Брантом, выступая в роли «заклинателя дураков»; во втором — он пользуется вариантом той же сатирической формы, изображая вереницу «плутов», пришедших записываться в свой «цех».

Сатира Мурнера, по сравнению с Брантом, отличается гораздо большей социальной остротой и резкостью. Он осуждает тираническое правление князей, окруженных льстецами и паразитами, рыцарей, промышляющих грабежом, ростовщиков, обирающих народ. Особенно жестоким нападкам подвергается духовенство, корыстолюбивое, невежественное и испорченное: священники, которые бессмысленно бормочут молитвы, думая только о наживе; монахи, занимающиеся любовными делами и по ночам перелезающие через стены монастыря; князья церкви, ведущие роскошный образ жизни и выезжающие травить зайцев на полях своих крестьян. С глубоким сочувствием говорит Мурнер о тяжелом положении этих последних: «Как может существовать злополучный крестьянин, когда каждый обирает беднягу?»

Однако, хотя сатира Мурнера и отражает социальные неустройства предреформационной эпохи, он сам не был сторонником революционной ломки церковных и политических отношений, оставаясь по преимуществу проповедником морального возрождения. Как и Брант, он не примкнул к реформационному движению; в ряде обличительных памфлетов, направленных против Лютера, он обвиняет этого реформатора в разрушении церкви и возлагает на него ответственность за крестьянские восстания. Не менее резкие нападки на Мурнера последовали из лагеря сторонников реформации. Мурнер отвечал в стихотворной сатире «О великом лютеровском глупце, как заклинал его доктор Мурнер» (1522), в которой, возвращаясь к своему излюбленному жанру «литературы о глупцах», он делает его орудием острой полемики с реформаторами по религиозным и политическим вопросам. Несмотря на личный и крайне Грубый характер, сатира эта справедливо считается одним из наиболее ярких литературных памфлетов против Реформации, вышедших из католического лагеря.

мотря на личный и крайне Грубый характер, сатира эта справедливо считается одним из наиболее ярких литературных памфлетов против Реформации, вышедших из католического лагеря.

Особое место в сатирической поэзии немецкого бюргерства занимает так называемая «грубиянская литература». Ее родоначальником явился Себастьян Брант, который в «Корабле глупцов» выводит нового святого — Грубияна, являющегося, по его словам, предметом поклонения его современников. [309] [310 ― илл.]

Эта тема, подхваченная дидактической литературой XVI в., была разработана в латинской поэме «Гробианус» гуманиста Фридриха Дедекинда, которая вскоре появилась и в немецкой стихотворной переработке страсбургского педагога Каспара Шейта (1551), пользовавшейся в течение XVI в. огромной популярностью. «Гробианус» под видом морального поучения дает подробное и самодовольное описание грубостей и непристойностей своего героя в одежде и пище, дома и на улице, в обществе и в особенности при ухаживании за дамами. Дидактические намерения автора, выраженные в сентенции: «Читай эту книжечку почаще и побольше и поступай всегда наоборот», служат мотивировкой для исключительной вульгарности содержания. Раскрепощение естественной природы человека и жизнерадостное свободомыслие Ренессанса, породившие здоровую и задорную чувственность Рабле или Рубенса, принимают в атмосфере филистерской ограниченности и провинциализма немецкой бюргерской литературы XVI в. черты педантизма и примитивной грубости. Маркс, характеризуя «грубиянскую литературу», отмечает в ней смехотворное сплетение пафоса с вульгарностью, «мещанское содержание», облеченное в «плебейскую форму»1. Черты «гробианизма» получили широкое распространение в бюргерской сатире и дидактике и за пределами собственно «грубиянской» литературы — обстоятельство, ярко характеризующее подчас очень низкий моральный и художественный уровень бюргерской литературы.