Живучесть "шариковщины" как явления
Человек этот — Клим Петрович Чугункин, двадцати восьми лет, судился три раза. «Профессия — игра на балалайке по трактирам. Маленького роста, плохо сложен. Печень расширена (алкоголь). Причина смерти — удар ножом в сердце в пивной».
В результате сложнейшей операции появилось безобразное, примитивное существо — нелюдь, целиком унаследовавшее «пролетарскую» сущность своего «предка». Первые произнесенные им слова были ругань, первое отчетливое слова: «буржуи». А потом — слова уличные: «не толкайся! » «Подлец», «слезай с подножки» и. т.п. Это был омерзительный «человек маленького роста и несимпатичной наружности. Волосы у него на голове росли жесткие… Лоб поражал своей малой вышиной. Почти непосредственно над черными ниточками бровей начиналась густая головная щетка». Так же безобразно-вульгарно он и «принарядился».
Чудовищный гомункулус, человек с собачьим нравом, «основой» которого был люмпен — пролетарий Клим Чугункин, чувствует себя хозяином жизни, он нагл, чванлив, агрессивен. Конфликт между профессором Преображенским, Борменталем и человекообразным люмпеном абсолютно неизбежен. Жизнь профессора и обитателей его квартиры становится сущим адом. «Человек у двери мутноватыми глазами поглядывал на профессора и курил папиросу, посыпая манишку пеплом… » «Окурки на пол не бросать — в сотый раз прошу. Чтобы я больше не слышал ни одного ругательного слова. В квартире не плевать! С Зиной всякие разговоры прекратить. Она жалуется, что вы в темноте ее подкарауливаете. Смотрите! » — негодует профессор. " — Что-то вы меня, папаша, больно утесняете вдруг плаксиво выговорил он (Шариков)… Что вы мне жить не даете? " Вопреки недовольству хозяина дома, Шариков живет по-своему, примитивно-паразитически: днем большей частью спит на кухне, бездельничает, творит всяческие безобразия, уверенный, что «в настоящее время каждый имеет свое право. » Усмешка жизни в том, что едва встав на задние конечности, Шариков готов утеснить, загнать в угол породившего его «папашу» — профессора.
И вот это человекообразное существо требует от профессора документ о проживании, уверенный, что в этом ему поможет домком, который «интересы защищает».
— Чьи интересы, позвольте осведомиться?
— Известно чьи — трудового элемента. Филипп Филиппович выкатил глаза.
— Почему же вы — труженик?
— Да уж известно, не непман.
Из этого словесного поединка, пользуясь растерянностью профессора по поводу его происхождения («вы ведь, так сказать, неожиданно появившееся существо, лабораторное») гомункулус выходит победителем и требует присвоить ему «наследственную» фамилию Шариков, а имя он себе выбирает Полиграф Полиграфович. Он устраивает дикие погромы в квартире, гоняется (по своей собачей сущности) за котами, устраивает потоп… Все обитатели профессорской квартиры деморализованы, ни о каком приеме пациентов и речи быть не может.
речи быть не может.
Шариков наглеет с каждым днем. К тому же он находит союзника теоретика Швондера. Именно он, Швондер требует выдачи документа Шарикову, утверждая, что документ самая важная вещь на свете. Формализм и бюрократия 30-х годов, кстати, преследует нашу страну и по сей день.
— Я не могу допустить пребывания в доме бездокументного жильца, да еще не взятого на воинский учет милицией. А вдруг война с империалистическими хищниками?
— Я воевать не пойду никуда! — вдруг хмуро тявкнул Шариков в шкаф. " — Вы анархист — индивидуалист? — спросил Швондер, высоко поднимая брови.
— Мне белый билет полагается, ответил Шариков на это...
Страшно то, что бюрократической системе наука профессора не нужна. Ей ничего не стоит кого угодно назначить человеком. Любое ничтожество, даже пустое место — взять и назначить человеком. Ну, естественно, оформив это соответствующим образом и отразить, как положено, в документах.
Нужно отметить так же Швондера, председателя домкома, который несет не меньшую ответственность, чем профессор, за человекообразного монстра. Швондер поддержал социальный статус Шарикова, вооружил его идейной фразой, он его идеолог, его «духовный пастырь».
Парадокс же в том, что, как это уже видно хотя бы из приведенного диалога, помогая утвердиться существу с «собачьим сердцем», он и себе копает яму. Натравливая Шарикова на профессора, Швондер не понимает, что кто-то другой легко может натравить Шарикова на самого же Швондера. Человеку с собачьим сердцем достаточно указать любого, сказать, что он враг, и Шариков его унизит, уничтожит и. т.д. Как это напоминает советское время и особенно тридцатые годы… Да и в наши дни такое не редкость.
Швондер, аллегоричный «черный человек», снабжает Шарикова «научной» литературой, дает тому на «изучение» переписку Энгельса с Каутским. Звероподобное существо не одобряет ни того, ни другого автора: «А то пишут, пишут… Конгресс, немцы какие-то… », — брюзжит он. Вывод он делает один: «Надо все поделить. » — Вы и способ знаете? — спросил заинтересованный Борменталь.
— Да какой тут способ, становясь словоохотливым после водки, объяснил Шариков, — дело не хитрое. А то что же: один в семи комнатах расселился, штанов у него сорок пар, а другой шляется, в сорных ящиках пропитание ищет. " Так люмпен Шариков инстинктивно «учуял» главное кредо новых хозяев жизни, всех Шариковых: грабь, воруй, растаскивай все созданное, а также главный принцип создававшегося, так называемого социалистического общества всеобщая уравниловка, называемая равенством. К чему это привело общеизвестно.
Шариков, поддерживаемый Швондером, все более распоясывается, хулиганит открыто: На слова измученного профессора, что он найдет для Шарикова комнату, чтоб тот съезжал, люмпен отвечает: — Ну да, такой я дурак, чтобы съехать отсюда, — очень четко ответил Шариков и предъявил ошарашенному профессору бумагу Швондера, что ему полагается в профессорской квартире жилая площадь в 16 метров.
офессорской квартире жилая площадь в 16 метров.
Вскоре «Шариков присвоил в кабинете профессора 2 червонца, пропал из квартиры и вернулся поздно, совершенно пьяный». Явился он в пречистенскую квартиру не один, а с двумя неизвестными личностями, которые обокрали профессора.
Далее учиняет ночные нападения на дам пречистенской квартиры.
Звездным часом для Полиграфа Полиграфовича явилась его «служба». Исчезнув из дома, он предстает перед изумленным профессором и Борменталем этаким молодцом, полным достоинства и уважения к себе, «в кожаной куртке с чужого плеча, в кожаных же потертых штанах и высоких английских сапожках. Страшный, неимоверный запах котов сейчас же расплылся по всей передней. Ошарашенному профессору он предъявляет бумагу, в которой говорится, что товарищ Шариков состоит заведующим подотделом очистки города от бродячих животных. Конечно, устроил его туда Швондер. На вопрос, почему же от него так отвратительно пахнет, монстр отвечает: — Ну, что ж, пахнет… известно: по специальности. Вчера котов душили — душили...
Итак, булгаковский Шарик совершил головокружительный прыжок: из бродячих собак — в санитары по очистке города от бродячих собак /и кошек, естественно/. Что ж, преследование своих — характерная черта всех Шариковых. Они уничтожают своих, словно заметая следы собственного происхождения...
Следующий ход Шарикова — явление в пречистенскую квартиру вместе с молодой девушкой. „Я с ней расписываюсь, это — наша машинистка. Борменталя надо будет выселить… — крайне неприязненно и хмуро пояснил Шариков“. Конечно, негодяй обманул девушку, рассказывая о себе небылицы. Он вел себя с ней столь безобразно, что в пречистенской квартире вновь вспыхнул грандиозный скандал: доведенные до белого каления профессор и его помощник стали защищать девушку...
Последний, заключительный аккорд шариковской деятельности донос-пасквиль на профессора Преображенского.
Нужно отметить, что именно тогда, в тридцатые годы донос становится одной из основ „социалистического“ общества, которое правильней было бы назвать тоталитарным. Так как только тоталитарный режим может иметь в своей основе донос.
Шарикову чужды совесть, стыд, мораль. У него отсутствуют человеческие качества кроме подлости, ненависти, злобы...
Хорошо, что на страницах повести чародею-профессору удалось обратное превращение человека-монстра в животное, в собаку. Хорошо, что профессор понял, что природа не терпит насилия над собой. Увы, в реальной жизни Шариковы победили, оказались живучими, ползущими из всех щелей. Самоуверенные, наглые, уверенные в своих священных правах на все, полуграмотные люмпены довели нашу страну до глубочайшего кризиса, ибо большевистско-швондеровская теза „большого скачка социалистической революции“, глумливое пренебрежение законами развития эволюции могло породить только Шариковых.
В повести Шариков вернулся в собаки, а в жизни он прошел длинный и, как ему казалось, а другим внушалось, славный путь ив тридцатые — пятидесятые годы травил людей, как когда-то по роду службы бродячих котов и собак.
в тридцатые — пятидесятые годы травил людей, как когда-то по роду службы бродячих котов и собак. Через всю свою жизнь он пронес собачью злость и подозрительность, заменив ими ставшую ненужной собачью верность. Вступив в разумную жизнь, он оставался на уровне инстинктов и готов был приспособить всю страну, весь мир, всю вселенную, чтобы их, эти звериные инстинкты удовлетворить. Он гордится своим низким происхождением. Он гордится своим низким образованием. Он гордится всем низким, потому что только это поднимает его высоко — над теми, кто духом высок, кто разумом высок, и потому должны быть втоптаны в грязь, чтоб над ними мог возвыситься Шариков. Невольно задаешь себе вопрос: сколько их было и есть среди нас? Тысячи? Десятки, сотни тысяч?
Внешне шариковы ничем не отличаются от людей, но они всегда среди нас. Их нелюдская сущность только и ждет, чтобы проявиться. И тогда судья в интересах карьеры и выполнения плана по раскрытию преступлений, осуждает невиновного, врач отворачивается от больного, мать бросает свое дитя, разномастные чиновники, у которых взятки стали уже в порядке вещей, это политики, которые при первой возможности ухватить лакомый кусок сбрасывают маску и показывают свою истинную сущность, готовые предать своих же. Все самое высокое и святое превращается в свою противоположность, потому что в них проснулся нелюдь и втаптывает их в грязь. Приходя к власти нелюдь старается расчеловечить всех вокруг, потому что нелюдями легче управлять, у них все человеческие чувства заменяет инстинкт самосохранения.
В нашей стране, после революции, были созданы все условия для появления огромного количества Шариковых с собачьими сердцами. Тоталитарная система этому очень способствует. Наверное, из-за того, что эти монстры проникли во все области жизни, что они и сейчас среди нас, Россия и переживает сейчас тяжелые времена. Шариковы со своей, по истине собачьей живучестью, не смотря ни на что, пройдут везде по головам других.
Собачье сердце в союзе с человеческим разумом — главная угроза нашего времени. Именно поэтому повесть, написанная в начале века, остается актуальной и в наши дни, служит предупреждением грядущим поколениям. Сегодняшний день так близок ко вчерашнему… На первый взгляд кажется, что внешне все изменилось, что страна стала другой. Но сознание, стереотипы, образ мышления людей не поменяются ни за десять, ни за двадцать лет — пройдет не одно поколение, прежде чем Шариковы исчезнут из нашей жизни, прежде чем люди станут другими, прежде чем не станет пороков, описанных Булгаковым в его бессмертном произведении. Как хочется верить, что это время настанет!..
Таковы невеселые раздумья о последствиях (с одной стороны возможных, с другой — совершившихся) взаимодействия трех сил: аполитичной науки, агрессивного социального хамства и сниженной до уровня домкома духовной власти.
В результате сложнейшей операции появилось безобразное, примитивное существо — нелюдь, целиком унаследовавшее «пролетарскую» сущность своего «предка». Первые произнесенные им слова были ругань, первое отчетливое слова: «буржуи». А потом — слова уличные: «не толкайся! » «Подлец», «слезай с подножки» и. т.п. Это был омерзительный «человек маленького роста и несимпатичной наружности. Волосы у него на голове росли жесткие… Лоб поражал своей малой вышиной. Почти непосредственно над черными ниточками бровей начиналась густая головная щетка». Так же безобразно-вульгарно он и «принарядился».
Чудовищный гомункулус, человек с собачьим нравом, «основой» которого был люмпен — пролетарий Клим Чугункин, чувствует себя хозяином жизни, он нагл, чванлив, агрессивен. Конфликт между профессором Преображенским, Борменталем и человекообразным люмпеном абсолютно неизбежен. Жизнь профессора и обитателей его квартиры становится сущим адом. «Человек у двери мутноватыми глазами поглядывал на профессора и курил папиросу, посыпая манишку пеплом… » «Окурки на пол не бросать — в сотый раз прошу. Чтобы я больше не слышал ни одного ругательного слова. В квартире не плевать! С Зиной всякие разговоры прекратить. Она жалуется, что вы в темноте ее подкарауливаете. Смотрите! » — негодует профессор. " — Что-то вы меня, папаша, больно утесняете вдруг плаксиво выговорил он (Шариков)… Что вы мне жить не даете? " Вопреки недовольству хозяина дома, Шариков живет по-своему, примитивно-паразитически: днем большей частью спит на кухне, бездельничает, творит всяческие безобразия, уверенный, что «в настоящее время каждый имеет свое право. » Усмешка жизни в том, что едва встав на задние конечности, Шариков готов утеснить, загнать в угол породившего его «папашу» — профессора.
И вот это человекообразное существо требует от профессора документ о проживании, уверенный, что в этом ему поможет домком, который «интересы защищает».
— Чьи интересы, позвольте осведомиться?
— Известно чьи — трудового элемента. Филипп Филиппович выкатил глаза.
— Почему же вы — труженик?
— Да уж известно, не непман.
Из этого словесного поединка, пользуясь растерянностью профессора по поводу его происхождения («вы ведь, так сказать, неожиданно появившееся существо, лабораторное») гомункулус выходит победителем и требует присвоить ему «наследственную» фамилию Шариков, а имя он себе выбирает Полиграф Полиграфович. Он устраивает дикие погромы в квартире, гоняется (по своей собачей сущности) за котами, устраивает потоп… Все обитатели профессорской квартиры деморализованы, ни о каком приеме пациентов и речи быть не может.
речи быть не может.
Шариков наглеет с каждым днем. К тому же он находит союзника теоретика Швондера. Именно он, Швондер требует выдачи документа Шарикову, утверждая, что документ самая важная вещь на свете. Формализм и бюрократия 30-х годов, кстати, преследует нашу страну и по сей день.
— Я не могу допустить пребывания в доме бездокументного жильца, да еще не взятого на воинский учет милицией. А вдруг война с империалистическими хищниками?
— Я воевать не пойду никуда! — вдруг хмуро тявкнул Шариков в шкаф. " — Вы анархист — индивидуалист? — спросил Швондер, высоко поднимая брови.
— Мне белый билет полагается, ответил Шариков на это...
Страшно то, что бюрократической системе наука профессора не нужна. Ей ничего не стоит кого угодно назначить человеком. Любое ничтожество, даже пустое место — взять и назначить человеком. Ну, естественно, оформив это соответствующим образом и отразить, как положено, в документах.
Нужно отметить так же Швондера, председателя домкома, который несет не меньшую ответственность, чем профессор, за человекообразного монстра. Швондер поддержал социальный статус Шарикова, вооружил его идейной фразой, он его идеолог, его «духовный пастырь».
Парадокс же в том, что, как это уже видно хотя бы из приведенного диалога, помогая утвердиться существу с «собачьим сердцем», он и себе копает яму. Натравливая Шарикова на профессора, Швондер не понимает, что кто-то другой легко может натравить Шарикова на самого же Швондера. Человеку с собачьим сердцем достаточно указать любого, сказать, что он враг, и Шариков его унизит, уничтожит и. т.д. Как это напоминает советское время и особенно тридцатые годы… Да и в наши дни такое не редкость.
Швондер, аллегоричный «черный человек», снабжает Шарикова «научной» литературой, дает тому на «изучение» переписку Энгельса с Каутским. Звероподобное существо не одобряет ни того, ни другого автора: «А то пишут, пишут… Конгресс, немцы какие-то… », — брюзжит он. Вывод он делает один: «Надо все поделить. » — Вы и способ знаете? — спросил заинтересованный Борменталь.
— Да какой тут способ, становясь словоохотливым после водки, объяснил Шариков, — дело не хитрое. А то что же: один в семи комнатах расселился, штанов у него сорок пар, а другой шляется, в сорных ящиках пропитание ищет. " Так люмпен Шариков инстинктивно «учуял» главное кредо новых хозяев жизни, всех Шариковых: грабь, воруй, растаскивай все созданное, а также главный принцип создававшегося, так называемого социалистического общества всеобщая уравниловка, называемая равенством. К чему это привело общеизвестно.
Шариков, поддерживаемый Швондером, все более распоясывается, хулиганит открыто: На слова измученного профессора, что он найдет для Шарикова комнату, чтоб тот съезжал, люмпен отвечает: — Ну да, такой я дурак, чтобы съехать отсюда, — очень четко ответил Шариков и предъявил ошарашенному профессору бумагу Швондера, что ему полагается в профессорской квартире жилая площадь в 16 метров.
офессорской квартире жилая площадь в 16 метров.
Вскоре «Шариков присвоил в кабинете профессора 2 червонца, пропал из квартиры и вернулся поздно, совершенно пьяный». Явился он в пречистенскую квартиру не один, а с двумя неизвестными личностями, которые обокрали профессора.
Далее учиняет ночные нападения на дам пречистенской квартиры.
Звездным часом для Полиграфа Полиграфовича явилась его «служба». Исчезнув из дома, он предстает перед изумленным профессором и Борменталем этаким молодцом, полным достоинства и уважения к себе, «в кожаной куртке с чужого плеча, в кожаных же потертых штанах и высоких английских сапожках. Страшный, неимоверный запах котов сейчас же расплылся по всей передней. Ошарашенному профессору он предъявляет бумагу, в которой говорится, что товарищ Шариков состоит заведующим подотделом очистки города от бродячих животных. Конечно, устроил его туда Швондер. На вопрос, почему же от него так отвратительно пахнет, монстр отвечает: — Ну, что ж, пахнет… известно: по специальности. Вчера котов душили — душили...
Итак, булгаковский Шарик совершил головокружительный прыжок: из бродячих собак — в санитары по очистке города от бродячих собак /и кошек, естественно/. Что ж, преследование своих — характерная черта всех Шариковых. Они уничтожают своих, словно заметая следы собственного происхождения...
Следующий ход Шарикова — явление в пречистенскую квартиру вместе с молодой девушкой. „Я с ней расписываюсь, это — наша машинистка. Борменталя надо будет выселить… — крайне неприязненно и хмуро пояснил Шариков“. Конечно, негодяй обманул девушку, рассказывая о себе небылицы. Он вел себя с ней столь безобразно, что в пречистенской квартире вновь вспыхнул грандиозный скандал: доведенные до белого каления профессор и его помощник стали защищать девушку...
Последний, заключительный аккорд шариковской деятельности донос-пасквиль на профессора Преображенского.
Нужно отметить, что именно тогда, в тридцатые годы донос становится одной из основ „социалистического“ общества, которое правильней было бы назвать тоталитарным. Так как только тоталитарный режим может иметь в своей основе донос.
Шарикову чужды совесть, стыд, мораль. У него отсутствуют человеческие качества кроме подлости, ненависти, злобы...
Хорошо, что на страницах повести чародею-профессору удалось обратное превращение человека-монстра в животное, в собаку. Хорошо, что профессор понял, что природа не терпит насилия над собой. Увы, в реальной жизни Шариковы победили, оказались живучими, ползущими из всех щелей. Самоуверенные, наглые, уверенные в своих священных правах на все, полуграмотные люмпены довели нашу страну до глубочайшего кризиса, ибо большевистско-швондеровская теза „большого скачка социалистической революции“, глумливое пренебрежение законами развития эволюции могло породить только Шариковых.
В повести Шариков вернулся в собаки, а в жизни он прошел длинный и, как ему казалось, а другим внушалось, славный путь ив тридцатые — пятидесятые годы травил людей, как когда-то по роду службы бродячих котов и собак.
в тридцатые — пятидесятые годы травил людей, как когда-то по роду службы бродячих котов и собак. Через всю свою жизнь он пронес собачью злость и подозрительность, заменив ими ставшую ненужной собачью верность. Вступив в разумную жизнь, он оставался на уровне инстинктов и готов был приспособить всю страну, весь мир, всю вселенную, чтобы их, эти звериные инстинкты удовлетворить. Он гордится своим низким происхождением. Он гордится своим низким образованием. Он гордится всем низким, потому что только это поднимает его высоко — над теми, кто духом высок, кто разумом высок, и потому должны быть втоптаны в грязь, чтоб над ними мог возвыситься Шариков. Невольно задаешь себе вопрос: сколько их было и есть среди нас? Тысячи? Десятки, сотни тысяч?
Внешне шариковы ничем не отличаются от людей, но они всегда среди нас. Их нелюдская сущность только и ждет, чтобы проявиться. И тогда судья в интересах карьеры и выполнения плана по раскрытию преступлений, осуждает невиновного, врач отворачивается от больного, мать бросает свое дитя, разномастные чиновники, у которых взятки стали уже в порядке вещей, это политики, которые при первой возможности ухватить лакомый кусок сбрасывают маску и показывают свою истинную сущность, готовые предать своих же. Все самое высокое и святое превращается в свою противоположность, потому что в них проснулся нелюдь и втаптывает их в грязь. Приходя к власти нелюдь старается расчеловечить всех вокруг, потому что нелюдями легче управлять, у них все человеческие чувства заменяет инстинкт самосохранения.
В нашей стране, после революции, были созданы все условия для появления огромного количества Шариковых с собачьими сердцами. Тоталитарная система этому очень способствует. Наверное, из-за того, что эти монстры проникли во все области жизни, что они и сейчас среди нас, Россия и переживает сейчас тяжелые времена. Шариковы со своей, по истине собачьей живучестью, не смотря ни на что, пройдут везде по головам других.
Собачье сердце в союзе с человеческим разумом — главная угроза нашего времени. Именно поэтому повесть, написанная в начале века, остается актуальной и в наши дни, служит предупреждением грядущим поколениям. Сегодняшний день так близок ко вчерашнему… На первый взгляд кажется, что внешне все изменилось, что страна стала другой. Но сознание, стереотипы, образ мышления людей не поменяются ни за десять, ни за двадцать лет — пройдет не одно поколение, прежде чем Шариковы исчезнут из нашей жизни, прежде чем люди станут другими, прежде чем не станет пороков, описанных Булгаковым в его бессмертном произведении. Как хочется верить, что это время настанет!..
Таковы невеселые раздумья о последствиях (с одной стороны возможных, с другой — совершившихся) взаимодействия трех сил: аполитичной науки, агрессивного социального хамства и сниженной до уровня домкома духовной власти.