Герой «сцен из деревенской жизни» А. П. Чехова «Дядя Ваня»

Иван Петрович Войницкий, «изящный, культурный человек». Когда-то ради сестры, ныне покойной, Дядя Ваня отказался от своей доли наследства, затем на заработанные тяжелым однообразным трудом средства выкупил имение, расплатился с долгами и всю свою дальнейшую жизнь посвятил служению мужу сестры — светилу науки, профессору Серебрякову.

С выходом профессора в отставку и приездом его в деревню жизнь Д. В. «выбилась из колеи». Для него наступила пора горьких открытий: «Человек ровно двадцать пять лет читает и пишет об искусстве, ровно ничего не понимая в искусстве». Д. В. обнаружил, что идея жертвенной жизни во имя науки, на благо сотворенного им кумира оказалась ложной: профессор — «ничто», «мыльный пузырь». Д. В. ночи не спит «с досады, от злости, что так глупо проворонил время». Он терзается мыслью, что его жизнь «потеряна безвозвратно, прошлое глупо израсходовано на пустяки, а настоящее ужасно по своей нелепости». Досада и раздражение Дядя Ваня находят выход в ненависти к профессору. Это чувство враждебности усиливает вспыхнувшая любовь к его молодой жене — Елене Андреевне, образованной, изящной женщине с «русалочьей кровью». Злобно-неприязненно отзывается Д. В. о прежнем кумире, не смущаясь присутствием Елены Андреевны. Надоедливо-однообразно преследует он ее разговорами о своей любви. Злится на «старую галку maman», по-прежнему ослепленную блеском профессорского имени.

Мысль о неверно прожитой жизни становится навязчивой идеей Д. В. и провоцирует нервный срыв. Услышав о решении Серебрякова продать имение, Дядя Ваня в ослеплении ненависти обвиняет его: «Ты погубил мою жизнь… По твоей милости я истребил, уничтожил лучшие годы своей жизни! Ты мой злейший враг!» Д. В. с ужасом открывает для себя, что Серебряков не имел цели «морочить» его и тем более «губить» его жизнь. В нем не было и нет «дурно направленной воли» (А. П.Скафтымов), а есть только потрясающая душевная глухота, позволявшая ему долгие годы принимать жертвенное служение Д. В. как должное, без всякого чувства благодарности. Этим Д. В. оскорблен больше всего: его личность «зачеркнута» профессором, отнесена к «деталям», о которых он еще не подумал, составляя проект продажи имения. Отчаяние Д. В. превышает его душевные силы: «Пропала жизнь! Я талантлив, умен, смел… Если бы я жил нормально, то из меня мог бы выйти Шопенгауэр, Достоевский… Я зарапортовался! Я с ума схожу…» Напряжение разряжается выстрелом в профессора Серебрякова, который сопровождается дурацкой репликой «Бац!».

С горечью и чувством стыда вспоминает об этом позднее Д. В.: «Разыграть такого дурака: стрелять два раза и ни разу не попасть!» Нелепо, смехотворно заканчиваются и попытки найти виновного в ложно прожитой жизни, и несостоявшееся самоубийство, и не получившаяся запоздалая любовь.

Профессор с женой уезжают. Дядя Ваня следуя уговорам домашних, покорно прощается с ним: «Ты будешь аккуратно получать то же, что получал и раньше. Все будет по-старому». Он вместе с любимой племянницей Соней садится за работу и, щелкая на счетах, безрадостно подсчитывает: «И старого долга осталось два семьдесят пять… Масла постного 20 фунтов… гречневой крупы…» Мелочность итогов подчеркивает ничтожность содержания продолжающейся жизни Д.

кая на счетах, безрадостно подсчитывает: «И старого долга осталось два семьдесят пять… Масла постного 20 фунтов… гречневой крупы…» Мелочность итогов подчеркивает ничтожность содержания продолжающейся жизни Д. В.— жизни, не одухотворенной никакой большой идеей, но — в отличие от прежних лет — уже лишенной всякого ложного самообольщения.

Астров, ближайший друг Д. В., определяет их положение — двух единственно поря-

Дочных, интеллигентных людей во всем уезде — как «безнадежное». Утешительная философия Сони о «небе в алмазах» и отдыхе в загробной жизни не может смягчить тяжести жизни и душевной боли Д. В.