Русские сочинения
-
Достоевский Ф.М.
-
Подросток
-
Мысль о фантастической в поэме-романе «Подросток»
Мысль о фантастической в поэме-романе «Подросток»
Толчок к появлению чаемого героя как бы совершенно случайный: речь идет о рецензии Авсеенко на исторический роман Евгения Салиаса «Пугачевцы», напечатанный в апрельской книжке «Русского вестника» за 1874 год. Авсеенко в восторге от романа, ставит его на один уровень с «Войной и миром» Толстого. Восхищается Авсеенко особенно образом князя Данилы: «гордого, бешеного, своенравного, смелого и умного». Восемнадцати лет этот Данилл был отвезен оптом в Петербург и поручен покровительству графа Румянцева. Данила делает быструю карьеру: Екатерина II «обратила на него милостивое внимание», и он часто бывает во дворце. Но вскоре Данила проявляет самовольство: за какое-то оскорбление он застрелил одного офицера и обидел какого-то вельможу; его арестовывают и ссылают в деревню к отцу, с приказанием, однако, к тезоименитству государыни быть безотлагательно в Петербурге. В деревне князь Данила еще больше дает волю своему бешеному нраву. «Умный, непреклонный и отважный, он самоуверенно глядит вперед. Начинается мятеж разумеется Пугачевское восстание>. Он вспоминает свой долг дворянина. Соблазны петербургской карьеры на время забываются».
И тут происходит встреча с Милушей. Милушу Авсеенко так характеризует: «Она — дичок, натура простая, но глубокая; полюбит навеки. Неотразимая прелесть ее наивности и женственности привораживает князя Данилу». «Правда, — продолжает дальше рецензент, — Данила вспоминает, будто его подвинуло жениться то обстоятельство, что Милуша была невестой другого — князя Андрея Уздальского. Этому можно поверить: некоторый хищнический инстинкт сказывается в Даниле даже «в минуты полного опьянения страстью...» Но опьяненный счастьем и еще влюбленный в свою добычу, Данила уже чувствует однако ж на дне души своей незримого червя. Его гложет и сушит мысль, что отныне жизнь его очертилась узким кругом, что память о, нем сохранится только для детей и внуков. «Да что проку в их памяти, что ветер пролетный. Я бы хотел, чтобы меня вся русская земля через сто лет поминала: вот как Румянцева помянет, Оплова. Один Задунайский, другой Чесменский. А я какой? Я — Милушин. А я мог бы… И огонь в себе чую… И случай в руки лез. Да и теперь еше вернись в Питер… Многое на перемену пойдет. Да, видно, не судьба».
«Не понимают они хищного типа», пишет Достоевский, ни Салиас, ни Авсеенко. Князь Данила слишком слаб для хищного типа. Вот какой он должен быть, читаем мы дальше:
«Хищный тип (1875 года). Страстность и огромная широкость. Самая подлая грубость с самым утонченным великодушием. И между тем, тем и сила этот характер, что эту бесконечную широкость преудобпо выносит, так что ишет, наконец, груза и не находит. И обаятелен и отвратителен».
«Думать об этом типе. 4 мая 1874 г.» — записано очень крупным почерком (несколько в стороне от предыдущей записи). Оттолкнувшись от образа князя Данилы Салиаса, начинает Достоевский строение характера центрального героя своего будущего романа. Но тут он вступает на путь, однажды уже пройденный им. «Огромная широкость».
ирокость»… «И обаятелен и отвратителен»… И особенно то, что «ищет наконец груза и не находит». Это все черты Принца Гарри в «Бесах», красавца, с лицом, похожим на маску. Связь будущего «хищного тип» со Ставрогиным Достоевский тут же подчеркивает: Ставрогин — поставлено в скобках под предыдущей записью. И к Ставрогину же, к целому ряду мотивов его сюжетной линии восходит и следующая запись, здесь же, несколько в стороне: «снес пощечину, бесчестил, выносил великие впечатления».
Но самое главное — это «красный паучок» Ставро-гина, символ всего пережитого и передуманного им в ту минуту, когда впервые зародилась у него мысль о возможности спасения от нравственной гибели в акте публичного покаяния, в «исповеди» (VII, 555—586). 1 Асис и Галатея Клода Лорена, золотой век, прекрасное детство человечества, лицо, смоченное слезами сострадания к погубленному им ребенку, — словом, все то, что осталось неиспользованным в «Бесах», снова возникло теперь в художественном воображении писателя: над словом «Ставрогин» здесь и стоит: «красный жучок»; тема «Исповеди» (как увидим дальше) и сделается на долгое время основным сюжетным стержнем в истории жизни становящегося «хищного типа».
И тут происходит встреча с Милушей. Милушу Авсеенко так характеризует: «Она — дичок, натура простая, но глубокая; полюбит навеки. Неотразимая прелесть ее наивности и женственности привораживает князя Данилу». «Правда, — продолжает дальше рецензент, — Данила вспоминает, будто его подвинуло жениться то обстоятельство, что Милуша была невестой другого — князя Андрея Уздальского. Этому можно поверить: некоторый хищнический инстинкт сказывается в Даниле даже «в минуты полного опьянения страстью...» Но опьяненный счастьем и еще влюбленный в свою добычу, Данила уже чувствует однако ж на дне души своей незримого червя. Его гложет и сушит мысль, что отныне жизнь его очертилась узким кругом, что память о, нем сохранится только для детей и внуков. «Да что проку в их памяти, что ветер пролетный. Я бы хотел, чтобы меня вся русская земля через сто лет поминала: вот как Румянцева помянет, Оплова. Один Задунайский, другой Чесменский. А я какой? Я — Милушин. А я мог бы… И огонь в себе чую… И случай в руки лез. Да и теперь еше вернись в Питер… Многое на перемену пойдет. Да, видно, не судьба».
«Не понимают они хищного типа», пишет Достоевский, ни Салиас, ни Авсеенко. Князь Данила слишком слаб для хищного типа. Вот какой он должен быть, читаем мы дальше:
«Хищный тип (1875 года). Страстность и огромная широкость. Самая подлая грубость с самым утонченным великодушием. И между тем, тем и сила этот характер, что эту бесконечную широкость преудобпо выносит, так что ишет, наконец, груза и не находит. И обаятелен и отвратителен».
«Думать об этом типе. 4 мая 1874 г.» — записано очень крупным почерком (несколько в стороне от предыдущей записи). Оттолкнувшись от образа князя Данилы Салиаса, начинает Достоевский строение характера центрального героя своего будущего романа. Но тут он вступает на путь, однажды уже пройденный им. «Огромная широкость».
ирокость»… «И обаятелен и отвратителен»… И особенно то, что «ищет наконец груза и не находит». Это все черты Принца Гарри в «Бесах», красавца, с лицом, похожим на маску. Связь будущего «хищного тип» со Ставрогиным Достоевский тут же подчеркивает: Ставрогин — поставлено в скобках под предыдущей записью. И к Ставрогину же, к целому ряду мотивов его сюжетной линии восходит и следующая запись, здесь же, несколько в стороне: «снес пощечину, бесчестил, выносил великие впечатления».
Но самое главное — это «красный паучок» Ставро-гина, символ всего пережитого и передуманного им в ту минуту, когда впервые зародилась у него мысль о возможности спасения от нравственной гибели в акте публичного покаяния, в «исповеди» (VII, 555—586). 1 Асис и Галатея Клода Лорена, золотой век, прекрасное детство человечества, лицо, смоченное слезами сострадания к погубленному им ребенку, — словом, все то, что осталось неиспользованным в «Бесах», снова возникло теперь в художественном воображении писателя: над словом «Ставрогин» здесь и стоит: «красный жучок»; тема «Исповеди» (как увидим дальше) и сделается на долгое время основным сюжетным стержнем в истории жизни становящегося «хищного типа».