Общая характеристика романа И.А. Гончарова “Обломов”
Все три романа («Обыкновенная история», 1847, «Обломов», 1859, «Обрыв», 1869) Гончаров рассматривает как цикл, о чем пишет в своей статье «Лучше поздно, чем никогда».
Три романа посвящены соответственно трем десятилетиям русской жизни: «Обыкновенная история» — сороковым годам, «Обломов» — пятидесятым, «Обрыв» — шестидесятым. При этом 1840-е и 1860-е — «буря», а «Обломов» (1850-е) — затишье, или «сон», как пишет автор. Почему «трилогия»? Сюжеты и герои трех романов разные, но проблематика во многом сходная. Существенно, что противопоставляются два социально-психологических типа — мечтатель и прагматик.
«Обломов» как «роман-монография». Так его назвал сам Гончаров. Он имел в виду свой замысел написать историю жизни одного человека, представить глубокое психологическое исследование отдельной биографии.
Гончаров об Обломове: «У меня был один артистический идеал: это — изображение честной и доброй симпатичной натуры, в высшей степени идеалиста, всю жизнь борющегося, ищущего правды, встречающего ложь на каждом шагу, обманывающегося и впадающего в апатию и бессилие».
В 1838 г. Гончаров пишет юмористическую повесть и называет ее «Лихая болесть». Речь там идет о странной эпидемии, зародившейся в Западной Европе и попавшей в Петербург: пустые мечты, воздушные замки, «хандра». Эта «лихая болесть» — прообраз «обломовщины». В 1843 г. в альманахе «Литературный сборник» (его издавали те же авторы, что и журнал «Современник») был опубликован фрагмент из будущего романа под названием «Сон Обломова». Автор задается вопросом: что же такое Обломовка — «золотой век» или гибель, застой? В «сне» преобладают мотивы статичности и неподвижности, застоя, но при этом чувствуется и симпатия автора, добродушный юмор, а не только сатирическое отрицание. Вопрос об отношении автора к феномену Обломовки непосредственно связан со спорами о художественном методе
Одна из причин «лихой болести» — несовершенство общества.
Эта фраза Обломова заставляет вспомнить известные образы «лишних людей» в русской литературе. (Приведите примеры аналогичных высказываний Печорина.)
Так же, как Печорин для Лермонтова, Обломов во многом «alter ego» Гончарова: «Я писал свою жизнь и то, что к ней прирастаю». По его собственному признанию, он и сам был сибаритом, любил безмятежный покой, рождающий творчество. Возможно, творческая активность, способность к творческой самореализации — это то, что отличает Гончарова от Обломова, как и других создателей «лишних людей» от самих «лишних людей» (вспомним Пушкина и Онегина). (Найдите в тексте романа «Евгений Онегин» слова, иллюстрирующие эту мысль.) Полемика с «гоголевским» направлением. Направление русского реализма, вышедшее из недр «натуральной школы» и дебютировавшее в «Современнике», иногда называли «гоголевским». Это выражение придумал Н. Г. Чернышевский. Очевидно, что писатели и критики демократического направления при этом поняли Гоголя узко, односторонне, видя в нем лишь социального критика, обличителя чиновников — взяточников и бюрократов. Этонаправление противопоставили «пушкинскому», имея в виду столь же условный образ Пушкина и понимая буквально его слова: «Не для житейского волненья, Не для корысти, не для битв, Мы рождены для вдохновенья, Для звуков сладких и молитв».
направление противопоставили «пушкинскому», имея в виду столь же условный образ Пушкина и понимая буквально его слова: «Не для житейского волненья, Не для корысти, не для битв, Мы рождены для вдохновенья, Для звуков сладких и молитв». Вообще стихотворение «Поэт и толпа», из которого взяты эти строки, послужило источником недоразумений в идейных спорах эпохи И. С. Гончарова. Во многом надуманная, навязанная Пушкину антитеза «Аполлон Бельведерский — печной горшок» стала своего рода символическим выражением этих споров.
Несмотря на то, что сам Пушкин неоднократно в разных формах утверждал свой идеал поэзии, сочетающий в себе и мысль, и чувство, и нравственный заряд, и совершенство формы (так, чтобы ни один из этих элементов не выделялся чрезмерно и не подчинял себе другие; ср. в романе «Евгений Онегин»: «… Гончаров устами Обломова спорит с Пенкиным, «литератором от реального направления»: в Пенкине и подобных ему писателях «нет гуманитета», «уважения к человеку», «один только видимый грубый смех» (намек на Гоголя: в «Мертвых душах» — «видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы»; можно сказать, что Гоголь сам отнес бы себя к «гоголевскому» направлению). А в настоящей литературе «мысль оплодотворяется любовью», литература должна возвышать. Этим этико-эстетическим принципом Гончаров руководствовался при написании собственных произведений. Отношение к герою, исполненное «гуманитета», ощущается и на протяжении всего романа «Обломов».
Д. С. Мережковский в статье «Начала нового идеализма в произведениях Тургенева, Гончарова, Достоевского и Л. Толстого» (1893) дает Гончарову характеристику, подобную той, которую сам Гончаров дал комедии Грибоедова «Горе от ума». Он пишет о том, что, несмотря на все бытовое правдоподобие созданных Гончаровым образов, они представляют собой самые общие типы, способные «возвысить читателя от созерцания частного явления к созерцанию вечного». Именно в этом Мережковский видит проявление символизма как художественного метода. Его мнение интересно именно потому, что он сам жил и творил уже в новую эпоху, ознаменованную прежде всего появлением символизма как литературного направления и как нового метода, получившего исключительное распространение и оказавшего огромное влияние на позднейшее искусство.
«Гончаров из всех наших писателей обладает вместе с Гоголем наибольшей способностью символизма… Способность философского обобщения характеров чрезвычайно сильна в Гончарове; иногда она прорывает, как острие, живую художественную ткань романа и является в совершенной наготе… мечтательный Обломов и деятельный Штольц, — разве это не чистейший и, притом, непроизвольный, глубоко реальный символизм!..», — пишет Мережковский.
Три романа посвящены соответственно трем десятилетиям русской жизни: «Обыкновенная история» — сороковым годам, «Обломов» — пятидесятым, «Обрыв» — шестидесятым. При этом 1840-е и 1860-е — «буря», а «Обломов» (1850-е) — затишье, или «сон», как пишет автор. Почему «трилогия»? Сюжеты и герои трех романов разные, но проблематика во многом сходная. Существенно, что противопоставляются два социально-психологических типа — мечтатель и прагматик.
«Обломов» как «роман-монография». Так его назвал сам Гончаров. Он имел в виду свой замысел написать историю жизни одного человека, представить глубокое психологическое исследование отдельной биографии.
Гончаров об Обломове: «У меня был один артистический идеал: это — изображение честной и доброй симпатичной натуры, в высшей степени идеалиста, всю жизнь борющегося, ищущего правды, встречающего ложь на каждом шагу, обманывающегося и впадающего в апатию и бессилие».
В 1838 г. Гончаров пишет юмористическую повесть и называет ее «Лихая болесть». Речь там идет о странной эпидемии, зародившейся в Западной Европе и попавшей в Петербург: пустые мечты, воздушные замки, «хандра». Эта «лихая болесть» — прообраз «обломовщины». В 1843 г. в альманахе «Литературный сборник» (его издавали те же авторы, что и журнал «Современник») был опубликован фрагмент из будущего романа под названием «Сон Обломова». Автор задается вопросом: что же такое Обломовка — «золотой век» или гибель, застой? В «сне» преобладают мотивы статичности и неподвижности, застоя, но при этом чувствуется и симпатия автора, добродушный юмор, а не только сатирическое отрицание. Вопрос об отношении автора к феномену Обломовки непосредственно связан со спорами о художественном методе
Одна из причин «лихой болести» — несовершенство общества.
Эта фраза Обломова заставляет вспомнить известные образы «лишних людей» в русской литературе. (Приведите примеры аналогичных высказываний Печорина.)
Так же, как Печорин для Лермонтова, Обломов во многом «alter ego» Гончарова: «Я писал свою жизнь и то, что к ней прирастаю». По его собственному признанию, он и сам был сибаритом, любил безмятежный покой, рождающий творчество. Возможно, творческая активность, способность к творческой самореализации — это то, что отличает Гончарова от Обломова, как и других создателей «лишних людей» от самих «лишних людей» (вспомним Пушкина и Онегина). (Найдите в тексте романа «Евгений Онегин» слова, иллюстрирующие эту мысль.) Полемика с «гоголевским» направлением. Направление русского реализма, вышедшее из недр «натуральной школы» и дебютировавшее в «Современнике», иногда называли «гоголевским». Это выражение придумал Н. Г. Чернышевский. Очевидно, что писатели и критики демократического направления при этом поняли Гоголя узко, односторонне, видя в нем лишь социального критика, обличителя чиновников — взяточников и бюрократов. Этонаправление противопоставили «пушкинскому», имея в виду столь же условный образ Пушкина и понимая буквально его слова: «Не для житейского волненья, Не для корысти, не для битв, Мы рождены для вдохновенья, Для звуков сладких и молитв».
направление противопоставили «пушкинскому», имея в виду столь же условный образ Пушкина и понимая буквально его слова: «Не для житейского волненья, Не для корысти, не для битв, Мы рождены для вдохновенья, Для звуков сладких и молитв». Вообще стихотворение «Поэт и толпа», из которого взяты эти строки, послужило источником недоразумений в идейных спорах эпохи И. С. Гончарова. Во многом надуманная, навязанная Пушкину антитеза «Аполлон Бельведерский — печной горшок» стала своего рода символическим выражением этих споров.
Несмотря на то, что сам Пушкин неоднократно в разных формах утверждал свой идеал поэзии, сочетающий в себе и мысль, и чувство, и нравственный заряд, и совершенство формы (так, чтобы ни один из этих элементов не выделялся чрезмерно и не подчинял себе другие; ср. в романе «Евгений Онегин»: «… Гончаров устами Обломова спорит с Пенкиным, «литератором от реального направления»: в Пенкине и подобных ему писателях «нет гуманитета», «уважения к человеку», «один только видимый грубый смех» (намек на Гоголя: в «Мертвых душах» — «видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы»; можно сказать, что Гоголь сам отнес бы себя к «гоголевскому» направлению). А в настоящей литературе «мысль оплодотворяется любовью», литература должна возвышать. Этим этико-эстетическим принципом Гончаров руководствовался при написании собственных произведений. Отношение к герою, исполненное «гуманитета», ощущается и на протяжении всего романа «Обломов».
Д. С. Мережковский в статье «Начала нового идеализма в произведениях Тургенева, Гончарова, Достоевского и Л. Толстого» (1893) дает Гончарову характеристику, подобную той, которую сам Гончаров дал комедии Грибоедова «Горе от ума». Он пишет о том, что, несмотря на все бытовое правдоподобие созданных Гончаровым образов, они представляют собой самые общие типы, способные «возвысить читателя от созерцания частного явления к созерцанию вечного». Именно в этом Мережковский видит проявление символизма как художественного метода. Его мнение интересно именно потому, что он сам жил и творил уже в новую эпоху, ознаменованную прежде всего появлением символизма как литературного направления и как нового метода, получившего исключительное распространение и оказавшего огромное влияние на позднейшее искусство.
«Гончаров из всех наших писателей обладает вместе с Гоголем наибольшей способностью символизма… Способность философского обобщения характеров чрезвычайно сильна в Гончарове; иногда она прорывает, как острие, живую художественную ткань романа и является в совершенной наготе… мечтательный Обломов и деятельный Штольц, — разве это не чистейший и, притом, непроизвольный, глубоко реальный символизм!..», — пишет Мережковский.