"Что лучше — истина или сострадание?"
Человек — вот правда! Надо уважать человека! М. Горький Вряд ли кто-то станет спорить, что Горький — гуманист и великий писатель, прошедший большую школу жизни. Его произведения написаны не в угоду читающей публике — в них отражены правда жизни, внимание и любовь к человеку. И с полным правом это можно отнести к его пьесе «На дне», написанной в 1902 году. Она до сих пор тревожит вопросами, поставленными в ней драматургом. Действительно, что лучше — истина или сострадание? Если бы вопрос был сформулирован несколько иначе — правда или ложь, я бы ответила однозначно: правда. А вот истину и сострадание невозможно сделать понятиями взаимоисключающими, противопоставив одно другому; наоборот, вся пьеса — это боль за человека, это правда о человеке. Другое дело, что носителем истины является Сатин, картежник, шулер, сам далекий от того идеала человека, который он искренне и с пафосом провозглашает: «Человек! Это — великолепно! Это звучит… гордо!» Ему противопоставлен Лука — добрый, сострадательный и «лукавый», сознательно навевающий «сон золотой» исстрадавшимся ночлежникам. А рядом с Лукой и Сатиным есть еще один человек, который тоже спорит об истине и сострада-нии, — сам М. Горький. Именно он, как мне кажется, является носителем истины сострадания. Это вытекает из самой пьесы, из того, как она была восторженно принята зрителями. Пьесу читали в ноч-лежке, босяки плакали, кричали: «Мы хуже!» Целовали и об-нимали Горького. Современно звучит она и сейчас, когда на-чали говорить правду, но забыли, что такое милосердие и со-страдание. Итак, действие происходит в ночлежке Костылевых, представляющей собой «подвал, похожий на пещеру», под «тяже-лыми каменными сводами», где царит тюремный полумрак. Здесь влачат жалкое существование босяки, попавшие «на дно жизни», куда их безжалостно выбросило преступное об-щество. Кто-то очень точно сказал: «На дне» — это потрясающая картина кладбища, где заживо похоронены ценные по своим задаткам люди". Нельзя без внутреннего содрогания видеть нарисованный драматургом мир нищеты и бесправия, мир злобы, разобщенности, мир отчуждения и одиночества, слы-шать крики, угрозы, насмешки. Герои пьесы потеряли про-шлое, они не имеют настоящего, только Клещ верит, что вы-рвется отсюда: «Вылезу… кожу сдеру, а вылезу...» Теплится слабая надежда на другую жизнь с Наташей у вора, «ворова сына» Васьки Пепла, мечтает о чистой любви проститутка Настя, правда, ее мечты вызывают у окружающих злобную насмешку. Остальные смирились, покорились, не думают о будущем, потеряли всякую надежду и окончательно осознали свою ненужность. А по сути, все обитатели погребены здесь заживо. Жалок и трагичен Актер, спившийся, забывший свое имя; раздавленная жизнью, терпеливо страдающая Анна, находящаяся при смерти, не нужна никому (муж ждет ее кончины как освобождения); умный Сатин, бывший телеграфист, циничен и озлоблен; ничтожен Барон, который «ничего не ждет», у него «все уже в прошлом»; равнодушен к себе и другим Бубнов.
quot; ничего не ждет", у него «все уже в прошлом»; равнодушен к себе и другим Бубнов. Беспощадно и правдиво рисует Горький своих героев, «бывших людей», пишет о них с болью и гневом, сочувствует им, попавшим в жизненный тупик. Клещ в отчаянии заявляет: «Работы нет… силы нет! Вот — правда! Пристанища… пристанища нету! Издыхать надо… вот она правда!..» Вот к этим, кажется, равнодушным к жизни и себе людям и приходит странник Лука, обращаясь с приветствием: «Доброго здоровья, народ честной!» Это к ним-то, отвергнутым, отрекшимся от всякой человеческой морали! К беспаспортному Луке у Горького отношение однозначное: «И вся философия, вся проповедь таких людей — милостыня, подаваемая ими со скрытой брезгливостью, и звучат под этой проповедью слова тоже нищие, жалобные». И все-таки хочется разобраться в нем. Так ли он нищ, и что им движет, когда он проповедует свою утешительную ложь, верит ли сам в то, к чему призывает, жулик ли он, шарлатан, пройдоха или искренне жаждущий добра человек? Пьеса прочитана, и, на первый взгляд, появление Луки принесло ночлежникам только вред, зло, несчастье, гибель. Он исчезает, исчезает незаметно, но иллюзии, которые он заронил в опустошенные сердца людей, делают их жизнь еще более безотрадной и страшной, лишают их надежды, погружают во мрак их истерзанные души. Давайте еще раз проследим, что движет Лукой, когда он, внимательно присмотревшись к босякам, для каждого находит слова утешения. Он чуток, добр к тем, кто нуждается в помощи, и вселяет в них надежду. Да, с его появлением под сводами мрачной ночлежки поселяется надежда, прежде почти незаметная на фоне брани, кашля, рычания, стонов. И лечебница для пьяниц у Актера, и спасительная Сибирь для вора Пепла, и настоящая любовь для Насти. «Все ищут люди, все хотят — как лучше… дай им, Господи, терпенья!» — искренне говорит Лука и добавляет: «Кто ищет — найдет… Помогать только надо им...» Нет, не корысть движет Лукой, не жулик и не шарлатан он. Это понимает даже циничный, никому не верящий Бубнов: «Вот — Лука… много он врет… и безо всякой пользы для себя...» Непривычный к сочувствию Пепел допытывается: «Нет, ты скажи — зачем ты все это...» Наташа его спрашивает: «Отчего ты — такой добрый?» А Анна просто просит: «Говори со мной, милый… Тошно мне». И становится понятно, что Лука — человек добрый, искренне желающий помочь, вселить надежду. Но вся беда в том, что это добро построено на лжи, обмане. Искренне желая добра, он прибегает ко лжи, считает, что земная жизнь не может быть другой, поэтому и уводит человека в мир иллюзий, в несуществующую праведную землю, веря, что «не всегда правдой душу вылечить». И если изменить жизнь нельзя, то можно хотя бы изменить отношение человека к жизни. Интересно, а каково же отношение Горького к своему герою в пьесе? Современники вспоминают, что лучше всего писателю удавалось чтение роли Луки, а сцена у постели умирающей Анны вызывала у него слезы, а у слушателей — восторг.
остели умирающей Анны вызывала у него слезы, а у слушателей — восторг. И слезы, и восторг — результат слияния автора и героя в порыве сострадания. И не потому ли Горький так яростно спорил с Лукой, что старик был частью его души?! Но Горький выступает не против утешительства самого по себе: «Основной вопрос, который я хотел поставить, это — что лучше: истина или сострадание? Нужно ли доводить сострадание до того, чтобы пользоваться ложью, как Лука?» То есть истина и сострадание — понятия, не исключающие друг друга. От правды, которую осознает Клещ: «Жить — дьявол — жить нельзя… вот она — правда!..», уводит Лука, говоря: «Она, правда-то, может, обух для тебя...» Но разве можно обухом исцелить? Старик считает: "… Жалеть людей надо!.. Я те скажу — вовремя человека пожалеть… хорошо бывает!" И рассказывает, как пожалел и спас ночных разбойников-грабителей. Бубнов же противостоит упрямой, светлой вере Луки в человека, в спасительную силу жалости, сострадания, добра: «По-моему — дам всю правду, как она есть! Чего стесняться?» Для него правда — жестокий, убийственный гнет бесчеловечных обстоятельств, а правда Луки такая непривычно жизнеутверждающая, что забитые, униженные ночлежники не верят в нее, принимая за вранье. А ведь в своих слушателей Лука хотел вдохнуть веру, надежду: «Во что веришь, то и есть...» Лука несет людям истинную, спасительную, человеческую веру, смысл которой уловил и облек в знаменитые слова Сатин: «Человек — вот правда!» Лука думает, что словами, жалостью, состраданием, милосердием, вниманием к человеку можно поднять его душу, чтобы самый последний вор понял: «Лучше надо жить! Надо так жить… чтобы самому себя можно… было уважать...» Таким образом, не существует для Луки вопроса: «Что лучше — истина или сострадание?» Для него истинно то, что человечно. Тогда почему же так безнадежно трагичен финал пьесы? Хотя мы слышим, что о Луке говорят, он вдохновил Сатина на пламенную речь о прекрасном и гордом человеке, но тот же Сатин равнодушно бросает Актеру на его просьбу помолиться за него: «Сам молись...» И ему, навсегда уходящему, после своего страстного монолога о человеке кричит: «Эй, ты, сикамбр! Куда?». Жуткой кажется его реакция на смерть Актера: «Эх… испортил песню… дур-рак!» Страшно, что бесчеловечное общество убивает и калечит человеческие души. Но главное в пьесе, на мой взгляд, то, что Горький заставил современников еще острее почувствовать несправедливость общественного устройства, которое уничтожает людей, губит их, заставил задуматься о человеке, его свободе. А какие нравственные уроки извлекли мы? Надо жить, не мирясь с неправдой, несправедливостью, ложью, но не погубить в себе человека с его добротой, состраданием и милосердием. Мы чаще нуждаемся в утешении, но без права говорить правду человек не может быть свободен. «Человек — вот правда!» И ему выбирать. Человеку всегда нужна реальная надежда, а не утешительная ложь, даже если она во спасение.
льная надежда, а не утешительная ложь, даже если она во спасение.
quot; ничего не ждет", у него «все уже в прошлом»; равнодушен к себе и другим Бубнов. Беспощадно и правдиво рисует Горький своих героев, «бывших людей», пишет о них с болью и гневом, сочувствует им, попавшим в жизненный тупик. Клещ в отчаянии заявляет: «Работы нет… силы нет! Вот — правда! Пристанища… пристанища нету! Издыхать надо… вот она правда!..» Вот к этим, кажется, равнодушным к жизни и себе людям и приходит странник Лука, обращаясь с приветствием: «Доброго здоровья, народ честной!» Это к ним-то, отвергнутым, отрекшимся от всякой человеческой морали! К беспаспортному Луке у Горького отношение однозначное: «И вся философия, вся проповедь таких людей — милостыня, подаваемая ими со скрытой брезгливостью, и звучат под этой проповедью слова тоже нищие, жалобные». И все-таки хочется разобраться в нем. Так ли он нищ, и что им движет, когда он проповедует свою утешительную ложь, верит ли сам в то, к чему призывает, жулик ли он, шарлатан, пройдоха или искренне жаждущий добра человек? Пьеса прочитана, и, на первый взгляд, появление Луки принесло ночлежникам только вред, зло, несчастье, гибель. Он исчезает, исчезает незаметно, но иллюзии, которые он заронил в опустошенные сердца людей, делают их жизнь еще более безотрадной и страшной, лишают их надежды, погружают во мрак их истерзанные души. Давайте еще раз проследим, что движет Лукой, когда он, внимательно присмотревшись к босякам, для каждого находит слова утешения. Он чуток, добр к тем, кто нуждается в помощи, и вселяет в них надежду. Да, с его появлением под сводами мрачной ночлежки поселяется надежда, прежде почти незаметная на фоне брани, кашля, рычания, стонов. И лечебница для пьяниц у Актера, и спасительная Сибирь для вора Пепла, и настоящая любовь для Насти. «Все ищут люди, все хотят — как лучше… дай им, Господи, терпенья!» — искренне говорит Лука и добавляет: «Кто ищет — найдет… Помогать только надо им...» Нет, не корысть движет Лукой, не жулик и не шарлатан он. Это понимает даже циничный, никому не верящий Бубнов: «Вот — Лука… много он врет… и безо всякой пользы для себя...» Непривычный к сочувствию Пепел допытывается: «Нет, ты скажи — зачем ты все это...» Наташа его спрашивает: «Отчего ты — такой добрый?» А Анна просто просит: «Говори со мной, милый… Тошно мне». И становится понятно, что Лука — человек добрый, искренне желающий помочь, вселить надежду. Но вся беда в том, что это добро построено на лжи, обмане. Искренне желая добра, он прибегает ко лжи, считает, что земная жизнь не может быть другой, поэтому и уводит человека в мир иллюзий, в несуществующую праведную землю, веря, что «не всегда правдой душу вылечить». И если изменить жизнь нельзя, то можно хотя бы изменить отношение человека к жизни. Интересно, а каково же отношение Горького к своему герою в пьесе? Современники вспоминают, что лучше всего писателю удавалось чтение роли Луки, а сцена у постели умирающей Анны вызывала у него слезы, а у слушателей — восторг.
остели умирающей Анны вызывала у него слезы, а у слушателей — восторг. И слезы, и восторг — результат слияния автора и героя в порыве сострадания. И не потому ли Горький так яростно спорил с Лукой, что старик был частью его души?! Но Горький выступает не против утешительства самого по себе: «Основной вопрос, который я хотел поставить, это — что лучше: истина или сострадание? Нужно ли доводить сострадание до того, чтобы пользоваться ложью, как Лука?» То есть истина и сострадание — понятия, не исключающие друг друга. От правды, которую осознает Клещ: «Жить — дьявол — жить нельзя… вот она — правда!..», уводит Лука, говоря: «Она, правда-то, может, обух для тебя...» Но разве можно обухом исцелить? Старик считает: "… Жалеть людей надо!.. Я те скажу — вовремя человека пожалеть… хорошо бывает!" И рассказывает, как пожалел и спас ночных разбойников-грабителей. Бубнов же противостоит упрямой, светлой вере Луки в человека, в спасительную силу жалости, сострадания, добра: «По-моему — дам всю правду, как она есть! Чего стесняться?» Для него правда — жестокий, убийственный гнет бесчеловечных обстоятельств, а правда Луки такая непривычно жизнеутверждающая, что забитые, униженные ночлежники не верят в нее, принимая за вранье. А ведь в своих слушателей Лука хотел вдохнуть веру, надежду: «Во что веришь, то и есть...» Лука несет людям истинную, спасительную, человеческую веру, смысл которой уловил и облек в знаменитые слова Сатин: «Человек — вот правда!» Лука думает, что словами, жалостью, состраданием, милосердием, вниманием к человеку можно поднять его душу, чтобы самый последний вор понял: «Лучше надо жить! Надо так жить… чтобы самому себя можно… было уважать...» Таким образом, не существует для Луки вопроса: «Что лучше — истина или сострадание?» Для него истинно то, что человечно. Тогда почему же так безнадежно трагичен финал пьесы? Хотя мы слышим, что о Луке говорят, он вдохновил Сатина на пламенную речь о прекрасном и гордом человеке, но тот же Сатин равнодушно бросает Актеру на его просьбу помолиться за него: «Сам молись...» И ему, навсегда уходящему, после своего страстного монолога о человеке кричит: «Эй, ты, сикамбр! Куда?». Жуткой кажется его реакция на смерть Актера: «Эх… испортил песню… дур-рак!» Страшно, что бесчеловечное общество убивает и калечит человеческие души. Но главное в пьесе, на мой взгляд, то, что Горький заставил современников еще острее почувствовать несправедливость общественного устройства, которое уничтожает людей, губит их, заставил задуматься о человеке, его свободе. А какие нравственные уроки извлекли мы? Надо жить, не мирясь с неправдой, несправедливостью, ложью, но не погубить в себе человека с его добротой, состраданием и милосердием. Мы чаще нуждаемся в утешении, но без права говорить правду человек не может быть свободен. «Человек — вот правда!» И ему выбирать. Человеку всегда нужна реальная надежда, а не утешительная ложь, даже если она во спасение.
льная надежда, а не утешительная ложь, даже если она во спасение.