Трагический образ типического героя в поэме «Демон»
«Демон» Лермонтова, особенно в его наиболее последовательной и цельной шестой редакции,— значительнейшее произведение активного романтизма, где трагический образ типического героя того времени нарисован с большим сочувствием. К образу Демона обращался и Пушкин («Демон», 1823), еще раньше Гете (Мефистофель в «Фаусте», 1774—1831) и Байрон (Люцифер в «Каине», 1820). Но лермонтовский Демон резко отличен от них. Он не всеотрицающий скептик, как у Гете и Пушкина, а «лишний человек», значительно острее, чем байроновский герой, переживающий свое противоречивое отношение к жизни. Он близок такому своему литературному предшественнику, как Онегин, в котором Татьяне почудился «Чудак печальный и опасный, Созданье ада иль небес, Сей ангел, сей надменный бес». Ирония Онегина перерастает у Демона в презрение и ненависть, скука Онегина — в тоску и отчаяние, мечтательность Онегина превращается в страстную мечту о «жизни новой», и в этом его существенное отличие.
Обличительный характер поэмы, естественно, вызвал отрицательную ее оценку Жуковским. Столь же закономерно было и восторженное отношение к ней Белинского. Он видел в Демоне, в характере героя поэмы, проявление наиболее важной тенденции развития тогдашней русской действительности. Демон, писал он, «отрицает для утверждения, разрушает для созидания; он наводит на человека сомнение не в действительности истины, как истины, красоты, как красоты, блага, как блага,, но как этой истины, этой красоты, этого блага».
Именно такое понимание «Демона» объясняет еще раньше сказанные слова Белинского в письме к В. П. Боткину от 17 марта 1842 года: «Демон» сделался фактом моей жизни, я твержу его другим, твержу себе, в нем для меня — миры истин, чувств, красот»3. Боткин, соглашаясь с Белинским, в ответном письме от 22—23 марта того же года уточнял общее для них обоих понимание поэмы: «Внутренний, существенный пафос его есть отрицание всяческой патриархальности, авторитета, предания, существующих общественных условий и связей… Другими словами, отрицание духа и миросозерцания, выработанного средними веками, или, еще другими словами — пребывающего общественного устройства».
Такая трактовка поэмы объясняет, почему Белинский предпочитал «Демона» всем другим поэмам Лермонтова. В «Демоне» раскрывается характер, в котором сочетается ненависть со страстной мечтой. Действительно, образ Мцыри с его беззлобностью был гораздо больше абстрагирован от передовых тенденций русской действительности 30-х годов, чем Демон.
Но Белинский, боровшийся за утверждение реализма, не одобрял типично романтический слог «Демона». «Трудно найти в нем,— писал он,— и четыре стиха сряду, которых нельзя было бы окритиковать за неточность в словах и выражениях, за натянутость в образах»5. Потому-то он называл «Демона», как и «Мцыри», детским и незрелым созданием. Но решающим в отношении Белинского к поэме было ее общественное содержание, выраженное, по его словам, с «колоссальной» силой.
Общественное значение «Демона» заключалось прежде всего в протесте против тогдашней русской действительности, как отметил уже Белинский, и только затем уже в разоблачении индивидуализма, что выдвигают на первый план некоторые современные исследователи’.
протесте против тогдашней русской действительности, как отметил уже Белинский, и только затем уже в разоблачении индивидуализма, что выдвигают на первый план некоторые современные исследователи’. При всей несостоятельности индивидуалистического бунтарства Демона, показанной Лермонтовым, поэт не столько осуждает его, сколько обнаруживает трагизм его судьбы.
«Демон» — наиболее значительная из романтических поэм Лермонтова. Она глубже других его романтических произведений проникает в тенденции общественного развития России того времени, с исключительной силой выражает отрицание тогдашнего уклада жизни. При всей романтичности и условности Демона, в этом образе правдиво типизированы передовые устремления русского общества 30-х годов.
Такая тесная связь поэмы с современной русской жизнью обеспечила ей исключительную популярность. Как и «Горе от ума», «Демон», запрещенный в России, получил широкое распространение в многочисленных списках. «Все мы помним, какое громадное потрясающее впечатление производила эта поэма во время нашей молодости, лет двадцать тому назад. Вся читающая Россия знала ее наизусть»,— свидетельствовал один из современников Лермонтова. Лишь отдельные отрывки из поэмы были опубликованы в «Отечественных записках» (1842) и в других изданиях. Полностью «Демон» был впервые напечатан за границей, в Карлсруэ (1856). В России поэма появилась в печати целиком только в 1860 году, в последней, смягченной редакции.
Обличительный характер поэмы, естественно, вызвал отрицательную ее оценку Жуковским. Столь же закономерно было и восторженное отношение к ней Белинского. Он видел в Демоне, в характере героя поэмы, проявление наиболее важной тенденции развития тогдашней русской действительности. Демон, писал он, «отрицает для утверждения, разрушает для созидания; он наводит на человека сомнение не в действительности истины, как истины, красоты, как красоты, блага, как блага,, но как этой истины, этой красоты, этого блага».
Именно такое понимание «Демона» объясняет еще раньше сказанные слова Белинского в письме к В. П. Боткину от 17 марта 1842 года: «Демон» сделался фактом моей жизни, я твержу его другим, твержу себе, в нем для меня — миры истин, чувств, красот»3. Боткин, соглашаясь с Белинским, в ответном письме от 22—23 марта того же года уточнял общее для них обоих понимание поэмы: «Внутренний, существенный пафос его есть отрицание всяческой патриархальности, авторитета, предания, существующих общественных условий и связей… Другими словами, отрицание духа и миросозерцания, выработанного средними веками, или, еще другими словами — пребывающего общественного устройства».
Такая трактовка поэмы объясняет, почему Белинский предпочитал «Демона» всем другим поэмам Лермонтова. В «Демоне» раскрывается характер, в котором сочетается ненависть со страстной мечтой. Действительно, образ Мцыри с его беззлобностью был гораздо больше абстрагирован от передовых тенденций русской действительности 30-х годов, чем Демон.
Но Белинский, боровшийся за утверждение реализма, не одобрял типично романтический слог «Демона». «Трудно найти в нем,— писал он,— и четыре стиха сряду, которых нельзя было бы окритиковать за неточность в словах и выражениях, за натянутость в образах»5. Потому-то он называл «Демона», как и «Мцыри», детским и незрелым созданием. Но решающим в отношении Белинского к поэме было ее общественное содержание, выраженное, по его словам, с «колоссальной» силой.
Общественное значение «Демона» заключалось прежде всего в протесте против тогдашней русской действительности, как отметил уже Белинский, и только затем уже в разоблачении индивидуализма, что выдвигают на первый план некоторые современные исследователи’.
протесте против тогдашней русской действительности, как отметил уже Белинский, и только затем уже в разоблачении индивидуализма, что выдвигают на первый план некоторые современные исследователи’. При всей несостоятельности индивидуалистического бунтарства Демона, показанной Лермонтовым, поэт не столько осуждает его, сколько обнаруживает трагизм его судьбы.
«Демон» — наиболее значительная из романтических поэм Лермонтова. Она глубже других его романтических произведений проникает в тенденции общественного развития России того времени, с исключительной силой выражает отрицание тогдашнего уклада жизни. При всей романтичности и условности Демона, в этом образе правдиво типизированы передовые устремления русского общества 30-х годов.
Такая тесная связь поэмы с современной русской жизнью обеспечила ей исключительную популярность. Как и «Горе от ума», «Демон», запрещенный в России, получил широкое распространение в многочисленных списках. «Все мы помним, какое громадное потрясающее впечатление производила эта поэма во время нашей молодости, лет двадцать тому назад. Вся читающая Россия знала ее наизусть»,— свидетельствовал один из современников Лермонтова. Лишь отдельные отрывки из поэмы были опубликованы в «Отечественных записках» (1842) и в других изданиях. Полностью «Демон» был впервые напечатан за границей, в Карлсруэ (1856). В России поэма появилась в печати целиком только в 1860 году, в последней, смягченной редакции.