Проблема судьбы в романе «Герой нашего времени»

Человек не может понять себя вне поисков своего назначения в жизни и смысла человеческого существования вообще. «Журнал Печорина» полон размышлений о смысле жизни, о взаимоотношениях личности и общества, о месте его поколения в череде поколений, о роли человека в истории. Композиционно эту тему завершает глава «Фаталист», насыщенная философской проблематикой: и социальные, и психологические вопросы в ней осмысливаются с философских позиций.

Основная черта характера Печорина — стремление к самопознанию. Он постоянно анализирует свои мысли, поступки, желания, симпатии и антипатии, пытаясь раскрыть корни добра и зла в одном человеке: «Я иногда себя презираю… не оттого ли я презираю других...», «Зло порождает зло», «А что такое счастье?., если б все меня любили, я в себе нашел бы бесконечный источник любви». Нет истинной личности без глубины самопознания. Не сумев реализовать себя в жизни, не поняв своего назначения, герой пошел по единственно правильному для него пути — познания самого себя.

Напряженные раздумья Печорина, его постоянный анализ и самоанализ имеют общечеловеческое значение как этап в жизни человека, этап становления личности. Размышляя о душе зрелой, Печорин отмечает: такая «душа, страдая и наслаждаясь, дает во всем себе строгий отчет». Печорин говорит о самопознании как высшем состоянии человека». Однако оно для него не самоцель, а предпосылка к действию.

Чтобы понять образ Печорина, следует вспомнить и сопоставить две его самохарактеристики. Первая полна романтики: «Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига; его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце...» А подводя итоги своей жизни в ночь перед дуэлью, Печорин беспощаден к себе: «Я — как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому, что

Еще нет его кареты». Душа героя, чувствующая свое родство бурям и битвам, не может не тосковать в однообразных светских гостиных, и он приходит к мнению, что вырваться оттуда можно лишь в смерть.

Печорин отличается и выгодно отличается от остальных героев тем, что его тревожат вопросы осознания человеческого бытия — вопросы о цели и смысле жизни, о назначении человека. «Зачем я жил? для какой цели я родился? А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные; но я не угадал этого назначения...»

Печорин не только постигает природу и возможности человека, но и увлечен формированием себя как личности.

Разве не желание и не страстная надежда вызвать к жизни «в человеке человека», хотя и лишенное любви к человеку, руководят Печориным, когда он срывает с Грушницкого его павлиний наряд, взятую напрокат трагическую мантию; когда превращает кукольную барышню княжну Мери в живую, страдающую женщину. Печорин хочет порядочности от Грушницкого. Но все его планы рушатся: Грушницкий не пожелал послушать голос своей совести.

И Печорин приходит к горькому для себя открытию: «Неужели.

н приходит к горькому для себя открытию: «Неужели… мое единственное назначение на земле — разрушать чужие надежды? С тех пор, как я живу и действую, судьба как-то всегда приводила меня к развязке чужих драм, как будто без меня никто не мог бы ни умереть, ни прийти в отчаяние. Я был необходимое лицо пятого акта; невольно я разыгрывал жалкую роль палача или предателя. Какую цель имела на это судьба?..»

Скука, овладевшая Печориным, привела его к равнодушию к собственной жизни: «Что ж? умереть так умереть: потеря для мира небольшая; да и мне самому порядочно уж скучно»; «И, может быть, я завтра умру!., и не останется на земле ни одного существа, которое бы поняло меня совершенно. Одни почитают меня хуже, другие лучше, чем я в самом деле… Одни скажут: он был добрый малый, другие — мерзавец!.. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? а все живешь — из любопытства; ожидаешь чего-то нового...» Это «любопытство» и есть главный стержень его жизни; не случайно по дороге на дуэль Печорин в разговоре с доктором Вернером вернется к этой мысли: «Из жизненной бури я вынес только несколько идей — и ни одного чувства. Я давно уж живу не сердцем, а головою. Я взвешиваю и разбираю свои собственные страсти и поступки с строгим любопытством, но без участия».

Это любопытство активно, оно заставляет Печорина вмешиваться в жизнь «честных контрабандистов», бесконечно испытывать любовь Веры и дружбу Вернера, добиваться любви княжны Мери, вести смертельную игру на краю пропасти с Грушницким… Он все время испытывает судьбу.

Печорин не склонен верить в предопределение. Так же он не уверен, что существует высшая сила, участвующая в жизни людей. Он видит, что природе нет дела до их радостей и страданий, а человеческое существование слишком мало в сравнении с ней. Но наш герой глубоко чувствует природу, он понимает «просто прекрасное»: «Какая бы горесть ни лежала на сердце, какое бы беспокойство ни томило мысль, все в минуту рассеется; на душе станет легко, усталость тела победит тревогу ума. Нет женского взора, которого бы я не забыл при виде голубого неба, или внимая Шуму Потока, падающего с утеса на утес».

На многие вопросы отвечает повесть «Фаталист». Спор о предопределении, с которого начинается эта глава, важный, центральный вопрос жизни для Печорина: «И если точно есть предопределение, то зачем же нам дана воля, рассудок? почему мы должны давать отчет в наших поступках?..» Именно это заставляет Печорина превращать жизнь в цепь экспериментов над собой и окружающими. Герой уверен, что он «играл роль топора в руках судьбы» и что он «как орудие казни… упадал на голову обреченных жертв, часто без злобы, без сожаленья». Поэтому Печорин принимает пари Вулича: ему нужно было утвердиться в собственной исключительности.

Если человек думает, что выше его желаний нет ничего на свете, он тем самым не обретает волю, а теряет себя. Но если человек имеет цель в жизни, то он обязательно поверит в себя.

Но поколение, потерявшее веру в добро, в справедливость, лишает себя уверенности в завтрашнем дне: «А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном конце, мы неспособны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного нашего счастия.

праведливость, лишает себя уверенности в завтрашнем дне: «А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном конце, мы неспособны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного нашего счастия...» Вера ограничивает своеволие человека, дает уверенность в себе, помогает созидать. Печорин же с его раздвоенным сознанием лишен веры, и потому для него «жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, — такая пустая и глупая шутка...»