Трагедия героев в драме Лорки «Кровавая свадьба»

Начало новому этапу в драматургии Лорки положила трагедия «Кровавая свадьба» (1933). Однажды в газетной заметке драматург прочел историю похищения невесты-цыганки, историю, довольно точно воспроизведенную в пьесе. Обращение Лорки к теме кровавой мести за оскорбленную честь, однако, нельзя объяснить только этой заметкой. Лорку эта тема, излюбленная в испанском классическом театре, волновала уже давно. Многие стихотворения посвящены ей в «Канте хондо» и «Цыганском романсеро». Но в пьесе эта тема приобретает гораздо более широкое социальное звучание.

Своеобразие трагедии Лорки заключается прежде всего в том, что социальный подтекст почти не получил выражения непосредственно в сюжете и потому определяет поведение героев лишь опосредованно. В самом деле, к чему сводится, если излагать кратко, внешнее действие пьесы? Юноша (Жених) собирается жениться на приглянувшейся ему девушке (Невесте). В день свадьбы Леонардо и Невеста бегут, а Жених бросается за ними в погоню; в схватке в лесу мужчины гибнут. На первый взгляд — это история столкновения извечных человеческих страстей, неизменных во все времена и у всех народов. На самом деле Лорка сумел вскрыть общественные истоки этой трагедии, предопределенной всем строем отношений, господствовавших в Испании.

Художник-гуманист, Лорка выделял любовь как самое высокое и прекрасное человеческое чувство, в котором с наибольшей полнотой выражается человеческое в человеке. Следование законам природы, по мысли Лорки,— высший нравственный принцип. Однако современное общество не только предало забвению естественные основания человеческих отношений, но, более того,— выдвинуло новые критерии человеческих поступков, искажающие природу человека и решительно ей противоречащие. Движимые этими нормами нравственности люди с неизбежностью приходят к искажению и нарушению законов природы, а это влечет за собой трагедию.

Наиболее обнаженно социальные истоки трагедии раскрываются в истории взаимоотношений Невесты и Леонардо. В самом деле, они любили друг друга. Во втором акте Леонардо указывает на причину разрыва: «Скажи мне: кем я был для тебя? Вспомни все, как было. Два быка и убогая лачуга — это почти ничего! А ведь из-за этого все и вышло». Леонардо был беден и Невеста, испугавшись нищеты, поступилась своими чувствами. Итак, виновата Невеста, в чувства которой вторгся корыстный расчет. Но в той или иной мере все герои повинны в происшедшей трагедии. А когда все виноваты, это значит, что причина их вины лежит в какой-то мере вне их, в обществе, их воспитавшем.

То, что конечная причина трагедии лежит вне личных побуждений героев, не освобождает, однако, от ответственности каждого из них. Именно поэтому счастье Леонардо и Невесты невозможно даже тогда, когда в конце концов они подчиняются велению Природы, или/как говорит Лорка, «голосу крови». Раз изменив этому голосу, они уже несут на себе печать трагической обреченности. Именно эта мысль — центральная в беседе дровосеков в лесу (начало 3-го акта), в которой концентрируется авторская оценка всей трагедии.

руется авторская оценка всей трагедии.

Сложный мир человеческих страстей, несущихся бурным потоком, получает в «Кровавой свадьбе» соответствующую динамичную форму. Если в «Мариане Пинеде» лирическое начало явно преобладало над драматическим, то в «Кровавой свадьбе» господствует драматическое начало. Это не значит, что пьеса лишена характерного для Лорки лиризма, только последний получил теперь иные формы выражения. Драматург писал: «Отныне стих не будет бить молотом по наковальне в моих драматических сочинениях с первой до последней сцены. Свободная и сдержанная проза может быть предельно выра* зительной, предоставляя вместе с тем нам свободу, немыслимую в пределах суровых законов метрики. Пусть является поэзия в добрый час в тех местах, в которых того требует взрыв и напряжение чувств. Но только в этих местах. В соответствии с. этим принципом в «Кровавой свадьбе» стих появляется впервые с должной интенсивностью и размахом лишь в сцене свадьбы, воцаряется почти безраздельно в сцене в лесу и в заключительной сцене трагедии». Заметим, что в последующих пьесах параллельно с усилением внутреннего драматизма и лирической напряженности прозы все больше уменьшается удельный вес стихотворной части.

Следующая трагедия Лорки -^- «Йерма» (1934). Иерма (в переводе с испанского это слово означает «бесплодная», а применительно к земле также и «пустошь») вышла замуж за зажиточного крестьянина Хуана, вышла без1 любви, но мечтая о материнстве. Однако ребенок рождается только в любви, говорил Лорка в пьесе «Когда пройдет пять лет…».А именно любви и нет! Правда, Йерму любит простой и веселый пастух Виктор, да и ее тянет к нему, но она не может и не хочет преступать законы чести, требующие от нее супружеской верности; она отрекается от этой любви «во грехе». В порыве отчаяния героиня убивает мужа.

Снова, как и в «Кровавой свадьбе», под поверхностью бушующих в трагедии страстей драматург обнаруживает социальный фундамент; снова источником трагедии героев оказывается нарушение ими закона природы. Противоестественным, по мысли Лорки, является уже самый брак, основанный не на любви, а на расчете, пусть даже этот расчет и лишен корысти. В этом трагическая вина Йермы. Но Йерму еще можно если не оправдать, то, по крайней мере, понять. Уклад же семьи Хуана находится- в вопиющем -противоречии с законами природы, ибо все здесь подчинено стремлению к наживе, обогащению, приобретательству; нет в этой семье места не только любви, но даже простому человеческому доверию друг к Другу. Страсть к накопительству воздвигает между Хуаном и Йермой стену, которую ничто, кроме смерти, не может разрушить.

Свою трагедию Лорка облек в формы древней греческой трагедии, классически строгие и простые. С этой целью он ввел, например, хор, роль которого, как и в античной трагедии,— давать оценку происходящего на сцене. В пьесе Лорки таким.хором оказываются сельские прачки. Еще более решительно, чем в «Кровавой свадьбе», Лорка насыщает «Йерму» деталями быта, крестьянской психологии, сдерживая романтический пафос противоборствующих страстей.

рживая романтический пафос противоборствующих страстей.