«Котлован» — книга - пророчество
Среди писателей, своими книгами спасавших честь русской литературы в мрачные годы сталинизма, был А. Платонов. Со страниц его произведений перед нами встает странный, неестественный мир. Это мир власти, направленный против человека мыслящего, «усомнившегося», желающего самостоятельно решать свою судьбу. Насильственная унификация людей и устранение несогласных превращают общество в огромную казарму. Одной семьей, в одном огромном доме должны жить пролетарии — люди в чистым классовым сознанием.
Все эти закономерности человеческой жизни отразились в повести, «Котлован». Это произведение — страшный, мрачный гротеск, вызванный осознанием абсурдности общественного бытия. Однако А. Платонов убедительно показывает, что корни этого абсурда — в логике существующего социального устройства. «Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей, — взамен он приобретает весь мир», — эти гордые слова были написаны в «Коммунистическом манифесте». Ситуация, в которую попадает читатель «Котлована», кажется, ими и навеяна. Таким, как Вощев, Чиклин, Жачев, терять, действительно, нечего, кроме своих жизней и жизней их товарищей. И с этими жизнями они расстаются удивительно легко, так же, как отбирают их у других.
И весь мир действительно приобретен — но зачем? Вот как выглядит этот мир: «… всюду над пространством стоял пар живого дыхания, создавая сонную, душную незримость, устало длилось терпенье на свете, точно все живущее находилось где-то посредине времени и своего движения: начало его всеми забыто и конец неизвестен, осталось одно направление». В этом мире «точно грусть — стояла мертвая высота над землей». Этот мир безрадостен, бесцветен, продувается всеми ветрами. Таким становится мир, полностью отданный во власть человеку, оставшийся без собственной своей жизни, без тайны. Таково еще одно мрачное пророчество А. Платонова: стремление сделать человека центром мироздания обезличивает окружающий его мир.
А. Платонов бесстрастно демонстрирует, что ужасом и абсурдом могут обернуться самые лучшие и самые естественные устремления человека. Например, стремление человека к счастью. Вот характерный диалог: «Мне все кажется, что вдалеке есть что-то особенное или роскошный несбыточный предмет, и я печально живу», — жалуется Вощев. «А ты считай, что уж добыли: видишь, нам все теперь стало ничто», — отвечает ему Чиклин. И это страшная, правда. Печаль стремящегося к счастью человека вынести трудно. Но достигнутое счастье равносильно смерти, потому что стремиться уже больше не к чему. В этом, пожалуй, суть происходящей в романе трагедии. Все — «ничто», а значит, все можно и ничего нельзя. Нет ценностей, нет ориентиров. Жизнь, вывернутая наизнанку, — это смерть.
Именно поэтому общепролетарский дом не был построен. Настя, ради счастья которой трудилось столько людей, умирает, и Чиклин хоронит ее под тяжелой гранитной плитой. В котловане оказались погребенными и мечты строителей о светлом и прекрасном будущем, в которое писатель искренне верил. Пафос борьбы за социализм, за идею заслоняет отдельного человека, и может случиться так, что «райское» будущее останется без людей, — предупреждает писатель.
слоняет отдельного человека, и может случиться так, что «райское» будущее останется без людей, — предупреждает писатель.
В стремлении уничтожить кулака, «чтобы весь пролетариат и батрачье сословие осиротели от врагов», таится угроза тотального насилия и самоистребления. А. Платонов оказался горестным пророком грядущих массовых репрессий. Страшна фантастическая фигура бывшего батрака-молотобойца, превратившегося в медведя, с его «острым чутьем на классового врага». «Отклонения», «перегибы», «перекосы» и «уклоны» привели к полному разгрому деревни: «… всеобщая ветхость бедности покрывала ее — и старческие, терпеливые плетни, и придорожные, склонившиеся в тишине деревья имели вид грусти». Деревенский «котлован» кажется страшнее городского.
Сопротивляясь принудительному обобществлению, мужики убивают активистов Сафронова и Козлова, режут скот. Записываются в колхоз — будто с жизнью прощаются: «После целования люди поклонились в землю, каждый всем и встали на ноги, свободные и пустые сердцем». А. Платонов протестует против равенства, основанного на бедности, на всеобщей безысходности, на обез-личенности. Вощев радостно говорит новым колхозникам: «Вы стали теперь, как я, я тоже ничто».
А. Платонов, сын рабочего, с надеждой встретил новый строй, который обещал всему трудящемуся люду свободу, равенство и братство. Но идеалы молодого пролетарского писателя разрушила вопиющая несправедливость и жестокость борцов за светлое будущее. А. Платонов с горечью понял, что гуманистической идеей оправдывается угнетение и террор, и отразил это свое убеждение в романе «Котлован».
Все эти закономерности человеческой жизни отразились в повести, «Котлован». Это произведение — страшный, мрачный гротеск, вызванный осознанием абсурдности общественного бытия. Однако А. Платонов убедительно показывает, что корни этого абсурда — в логике существующего социального устройства. «Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей, — взамен он приобретает весь мир», — эти гордые слова были написаны в «Коммунистическом манифесте». Ситуация, в которую попадает читатель «Котлована», кажется, ими и навеяна. Таким, как Вощев, Чиклин, Жачев, терять, действительно, нечего, кроме своих жизней и жизней их товарищей. И с этими жизнями они расстаются удивительно легко, так же, как отбирают их у других.
И весь мир действительно приобретен — но зачем? Вот как выглядит этот мир: «… всюду над пространством стоял пар живого дыхания, создавая сонную, душную незримость, устало длилось терпенье на свете, точно все живущее находилось где-то посредине времени и своего движения: начало его всеми забыто и конец неизвестен, осталось одно направление». В этом мире «точно грусть — стояла мертвая высота над землей». Этот мир безрадостен, бесцветен, продувается всеми ветрами. Таким становится мир, полностью отданный во власть человеку, оставшийся без собственной своей жизни, без тайны. Таково еще одно мрачное пророчество А. Платонова: стремление сделать человека центром мироздания обезличивает окружающий его мир.
А. Платонов бесстрастно демонстрирует, что ужасом и абсурдом могут обернуться самые лучшие и самые естественные устремления человека. Например, стремление человека к счастью. Вот характерный диалог: «Мне все кажется, что вдалеке есть что-то особенное или роскошный несбыточный предмет, и я печально живу», — жалуется Вощев. «А ты считай, что уж добыли: видишь, нам все теперь стало ничто», — отвечает ему Чиклин. И это страшная, правда. Печаль стремящегося к счастью человека вынести трудно. Но достигнутое счастье равносильно смерти, потому что стремиться уже больше не к чему. В этом, пожалуй, суть происходящей в романе трагедии. Все — «ничто», а значит, все можно и ничего нельзя. Нет ценностей, нет ориентиров. Жизнь, вывернутая наизнанку, — это смерть.
Именно поэтому общепролетарский дом не был построен. Настя, ради счастья которой трудилось столько людей, умирает, и Чиклин хоронит ее под тяжелой гранитной плитой. В котловане оказались погребенными и мечты строителей о светлом и прекрасном будущем, в которое писатель искренне верил. Пафос борьбы за социализм, за идею заслоняет отдельного человека, и может случиться так, что «райское» будущее останется без людей, — предупреждает писатель.
слоняет отдельного человека, и может случиться так, что «райское» будущее останется без людей, — предупреждает писатель.
В стремлении уничтожить кулака, «чтобы весь пролетариат и батрачье сословие осиротели от врагов», таится угроза тотального насилия и самоистребления. А. Платонов оказался горестным пророком грядущих массовых репрессий. Страшна фантастическая фигура бывшего батрака-молотобойца, превратившегося в медведя, с его «острым чутьем на классового врага». «Отклонения», «перегибы», «перекосы» и «уклоны» привели к полному разгрому деревни: «… всеобщая ветхость бедности покрывала ее — и старческие, терпеливые плетни, и придорожные, склонившиеся в тишине деревья имели вид грусти». Деревенский «котлован» кажется страшнее городского.
Сопротивляясь принудительному обобществлению, мужики убивают активистов Сафронова и Козлова, режут скот. Записываются в колхоз — будто с жизнью прощаются: «После целования люди поклонились в землю, каждый всем и встали на ноги, свободные и пустые сердцем». А. Платонов протестует против равенства, основанного на бедности, на всеобщей безысходности, на обез-личенности. Вощев радостно говорит новым колхозникам: «Вы стали теперь, как я, я тоже ничто».
А. Платонов, сын рабочего, с надеждой встретил новый строй, который обещал всему трудящемуся люду свободу, равенство и братство. Но идеалы молодого пролетарского писателя разрушила вопиющая несправедливость и жестокость борцов за светлое будущее. А. Платонов с горечью понял, что гуманистической идеей оправдывается угнетение и террор, и отразил это свое убеждение в романе «Котлован».