Анализ эпизода сон Онегина в романе Пушкина
При всей кажущейся изученности художественной структуры романа А. С. Пушкина «Евгений Онегин» совершенно «упущенным» в литературоведческих исследованиях является, на наш взгляд, эпизод сна Онегина. Между тем этот эпизод играет существенную роль в раскрытии идейной проблематики пушкинского произведения; кроме того, его важнейшая композиционная функция — усилить впечатление «зеркальности», симметричности романа.
То, что в дальнейшем изложении мы будем определять как сон Онегина, составляет содержание XXXVI и XXXVII строф восьмой главы романа. Процитируем их:
И что ж? Глаза его читали,
Но мысли были далеко;
Мечты, желания, печали
Теснились в душу глубоко.
Он меж печатными строками
Читал духовными глазами
Другие строки.
В них-то он
Был совершенно углублен.
То были тайные преданья
Сердечной, темной старины,
Ни с чем не связанные сны,
Угрозы, толки, предсказанья,
Иль длинной сказки вздор живой,
Иль письма девы молодой.
И постепенно в усыпленье
И чувств и дум впадает он,
А перед ним воображенье
Свой пестрый мечет фараон.
То видит он: на талом снеге,
Как будто спящий на ночлеге,
Недвижим юноша лежит,
И слышит голос: что ж? убит.
То видит он врагов забвенных,
Клеветников, и трусов злых,
И рой изменниц молодых,
И круг товарищей презренных,
То сельский дом — и у окна
Сидит она… и все она!
Исследователи отмечают различные типы снов героев литературных произведений. Называют, в частности, такие их разновидности, как сон-воспоминание («Сон Обломова» из романа И. А. Гончарова), сон-забвение («Выхожу один я на дорогу...», «Сон» М. Ю. Лермонтова), сон-кошмар (повторное убийство Раскольниковым старухи-процентщицы и другие видения, грезы главного героя «Преступления и наказания» Ф. М. Достоевского). Примеры можно продолжить.
Ясно, что сон Татьяны (пятая глава «Евгения Онегина») и сон Онегина имеют различную природу, относятся к разным типам снов. Сон Татьяны представлен в романе как собственно сновидение. Сон Онегина — это скорее сон-воспоминание, когда в воображении героя предстают картины прошлого. Тем не менее представляется возможным сопоставить эти два сна с целью прояснения их идейно-композиционной роли в пушкинском романе.
Сон Татьяны всесторонне изучен исследователями. Рассматривались его сюжетное построение, присутствующие в нем сказочные персонажи, давались различные трактовки его содержания (см., в частности, работы М. Ю. Лотмана, В. С. Краснокутского2 и др. исследователей). Приведем два, пожалуй, наиболее устоявшихся мнения об этом сне. Во-первых, фольклорные образы и мотивы сна Татьяны подчеркивают национальные основы характера героини. Во-вторых, очевиден пророческий смысл сна: в нем предсказывается центральный трагический эпизод романа — убийство Онегиным Ленского.
Теперь обратимся к сну Онегина. В отличие от пророческого сна Татьяны очевиден ретроспективный характер сна Онегина. Убийство Ленского заново переживается героем, оставаясь незаживающей раной в его сердце.
м, оставаясь незаживающей раной в его сердце. Не случайно к трагическому событию Пушкин обращается еще два раза, рассказывая об Онегине в восьмой главе. Вспомним эти обращения.
Пушкин возобновляет рассказ о главном герое романа в XII и XIII строфах:
Онегин (вновь займуся им),
Убив на поединке друга,
Дожив без цели, без трудов
До двадцати шести годов,
Томясь в бездействии досуга
Без службы, без жены, без дел,
Ничем заняться не умел.
Им овладело беспокойство,
Охота к перемене мест
(Весьма мучительное свойство,
Немногих добровольный крест).
Оставил он свое селенье,
Лесов и нив уединенье,
Где окровавленная тень
Ему являлась каждый день,
И начал странствия без цели,
Доступный чувству одному;
И путешествия ему,
Как все на свете, надоели;
Он возвратился и попал,
Как Чацкий, с корабля на бал.
Уже из приведенных строк становится очевидным, что воспоминание об убийстве Ленского («окровавленная тень») мучит душу главного героя, побуждая его к бесцельным странствиям в надежде уйти от самого себя, от собственной совести.
Приведем далее слова из письма Онегина Татьяне:
Еще одно нас разлучило...
Несчастной жертвой Ленский пал...
Ото всего, что сердцу мило,
Тогда я сердце оторвал...
Наконец, сон («усыпленье») Онегина содержит третье обращение к эпизоду убийства.
Видимо, кульминационное событие шестой главы и всего произведения Пушкина — трагическая гибель Ленского — акцентируется таким образом и в последней, восьмой главе, становясь, наряду со вспыхнувшей страстью к Татьяне, важнейшей составляющей внутренней жизни главного героя.
Онегин — человек с больной совестью. Причины этой болезни неоднократно комментировались исследователями. Светское воспитание во французских традициях, оторванное от национальных корней и в первую очередь от духовных ценностей Православия, эгоистические жизненные принципы, а также легкомысленная светская жизнь в юные годы, знание в совершенстве «науки страсти нежной» опустошили душу героя, и он оказался не способен ответить взаимностью на чистое, искреннее чувство Татьяны. Испытывая дружеское расположение к Ленскому, Онегин не смог удержаться от злого раздражения в адрес приятеля, и месть ему (настойчивое ухаживание за Ольгой) стала причиной дуэли.
Ценя превыше всего собственную свободу (которую впоследствии, в письме к Татьяне, герой с горечью назовет «постылой»), Онегин оказался не свободен от общественного мнения, стал рабом светских представлений о чести, не нашел в себе сил отказаться от поединка и помириться с другом. Хочется согласиться с Ю. М. Лотманом, что у Онегина не было цели убить Ленского3, и тем не менее предпосылки этого (пускай даже отчасти непреднамеренного) убийства напрямую вытекают из того состояния души героя, к которому он пришел в результате своего воспитания, образования, собственной жизненной философии, в основе которой лежит крайний индивидуализм («Мы все глядим в Наполеоны...»). Он и стал причиной убийства и, как следствие, того духовного тупика, в котором оказался герой в конце романа.
следствие, того духовного тупика, в котором оказался герой в конце романа.
В чувстве Онегина к Татьяне едва ли верно усматривать какую-то живительную силу, очищающую душу героя. Скорее это «страсти мертвой след», по образному определению поэта. Страсть эта никак не могла исцелить душу Онегина, она лишь усилила его душевные муки, вызванные убийством друга. Отсюда соседство в сне героя образа Татьяны и призрака убитого юноши, лежащего на снегу.
То, что в дальнейшем изложении мы будем определять как сон Онегина, составляет содержание XXXVI и XXXVII строф восьмой главы романа. Процитируем их:
И что ж? Глаза его читали,
Но мысли были далеко;
Мечты, желания, печали
Теснились в душу глубоко.
Он меж печатными строками
Читал духовными глазами
Другие строки.
В них-то он
Был совершенно углублен.
То были тайные преданья
Сердечной, темной старины,
Ни с чем не связанные сны,
Угрозы, толки, предсказанья,
Иль длинной сказки вздор живой,
Иль письма девы молодой.
И постепенно в усыпленье
И чувств и дум впадает он,
А перед ним воображенье
Свой пестрый мечет фараон.
То видит он: на талом снеге,
Как будто спящий на ночлеге,
Недвижим юноша лежит,
И слышит голос: что ж? убит.
То видит он врагов забвенных,
Клеветников, и трусов злых,
И рой изменниц молодых,
И круг товарищей презренных,
То сельский дом — и у окна
Сидит она… и все она!
Исследователи отмечают различные типы снов героев литературных произведений. Называют, в частности, такие их разновидности, как сон-воспоминание («Сон Обломова» из романа И. А. Гончарова), сон-забвение («Выхожу один я на дорогу...», «Сон» М. Ю. Лермонтова), сон-кошмар (повторное убийство Раскольниковым старухи-процентщицы и другие видения, грезы главного героя «Преступления и наказания» Ф. М. Достоевского). Примеры можно продолжить.
Ясно, что сон Татьяны (пятая глава «Евгения Онегина») и сон Онегина имеют различную природу, относятся к разным типам снов. Сон Татьяны представлен в романе как собственно сновидение. Сон Онегина — это скорее сон-воспоминание, когда в воображении героя предстают картины прошлого. Тем не менее представляется возможным сопоставить эти два сна с целью прояснения их идейно-композиционной роли в пушкинском романе.
Сон Татьяны всесторонне изучен исследователями. Рассматривались его сюжетное построение, присутствующие в нем сказочные персонажи, давались различные трактовки его содержания (см., в частности, работы М. Ю. Лотмана, В. С. Краснокутского2 и др. исследователей). Приведем два, пожалуй, наиболее устоявшихся мнения об этом сне. Во-первых, фольклорные образы и мотивы сна Татьяны подчеркивают национальные основы характера героини. Во-вторых, очевиден пророческий смысл сна: в нем предсказывается центральный трагический эпизод романа — убийство Онегиным Ленского.
Теперь обратимся к сну Онегина. В отличие от пророческого сна Татьяны очевиден ретроспективный характер сна Онегина. Убийство Ленского заново переживается героем, оставаясь незаживающей раной в его сердце.
м, оставаясь незаживающей раной в его сердце. Не случайно к трагическому событию Пушкин обращается еще два раза, рассказывая об Онегине в восьмой главе. Вспомним эти обращения.
Пушкин возобновляет рассказ о главном герое романа в XII и XIII строфах:
Онегин (вновь займуся им),
Убив на поединке друга,
Дожив без цели, без трудов
До двадцати шести годов,
Томясь в бездействии досуга
Без службы, без жены, без дел,
Ничем заняться не умел.
Им овладело беспокойство,
Охота к перемене мест
(Весьма мучительное свойство,
Немногих добровольный крест).
Оставил он свое селенье,
Лесов и нив уединенье,
Где окровавленная тень
Ему являлась каждый день,
И начал странствия без цели,
Доступный чувству одному;
И путешествия ему,
Как все на свете, надоели;
Он возвратился и попал,
Как Чацкий, с корабля на бал.
Уже из приведенных строк становится очевидным, что воспоминание об убийстве Ленского («окровавленная тень») мучит душу главного героя, побуждая его к бесцельным странствиям в надежде уйти от самого себя, от собственной совести.
Приведем далее слова из письма Онегина Татьяне:
Еще одно нас разлучило...
Несчастной жертвой Ленский пал...
Ото всего, что сердцу мило,
Тогда я сердце оторвал...
Наконец, сон («усыпленье») Онегина содержит третье обращение к эпизоду убийства.
Видимо, кульминационное событие шестой главы и всего произведения Пушкина — трагическая гибель Ленского — акцентируется таким образом и в последней, восьмой главе, становясь, наряду со вспыхнувшей страстью к Татьяне, важнейшей составляющей внутренней жизни главного героя.
Онегин — человек с больной совестью. Причины этой болезни неоднократно комментировались исследователями. Светское воспитание во французских традициях, оторванное от национальных корней и в первую очередь от духовных ценностей Православия, эгоистические жизненные принципы, а также легкомысленная светская жизнь в юные годы, знание в совершенстве «науки страсти нежной» опустошили душу героя, и он оказался не способен ответить взаимностью на чистое, искреннее чувство Татьяны. Испытывая дружеское расположение к Ленскому, Онегин не смог удержаться от злого раздражения в адрес приятеля, и месть ему (настойчивое ухаживание за Ольгой) стала причиной дуэли.
Ценя превыше всего собственную свободу (которую впоследствии, в письме к Татьяне, герой с горечью назовет «постылой»), Онегин оказался не свободен от общественного мнения, стал рабом светских представлений о чести, не нашел в себе сил отказаться от поединка и помириться с другом. Хочется согласиться с Ю. М. Лотманом, что у Онегина не было цели убить Ленского3, и тем не менее предпосылки этого (пускай даже отчасти непреднамеренного) убийства напрямую вытекают из того состояния души героя, к которому он пришел в результате своего воспитания, образования, собственной жизненной философии, в основе которой лежит крайний индивидуализм («Мы все глядим в Наполеоны...»). Он и стал причиной убийства и, как следствие, того духовного тупика, в котором оказался герой в конце романа.
следствие, того духовного тупика, в котором оказался герой в конце романа.
В чувстве Онегина к Татьяне едва ли верно усматривать какую-то живительную силу, очищающую душу героя. Скорее это «страсти мертвой след», по образному определению поэта. Страсть эта никак не могла исцелить душу Онегина, она лишь усилила его душевные муки, вызванные убийством друга. Отсюда соседство в сне героя образа Татьяны и призрака убитого юноши, лежащего на снегу.