Образ могучего народного характера в повести «Капитанская дочка»

Колоссальный образ чернобородого мужика с топором — это обобщенный поэтический образ могучего народного характера. Обобщенный — хотя оя и дан в начале романа, до нашего знакомства с Пугачевым. Объясняется это особой природой символического образа — он лишен статики, Пушкин наделил его способностью «самостоятельно» жить во времени, развиваться, представать в своей многозначности. Знаменательно, что роман завершался кровавой сценой, написанной уже самим Пушкиным — издателем мемуаров Гринева. Опираясь на «семейственные предания», он писал, что Гринев «присутствовал при казни Пугачева, который узнал его в толпе и кивнул ему голового, которая через минуту, мертвая и окровавленная, показана была народу».

Реальная сцена казни Пугачева пе может не вызвать в памяти образа чернобородого мужика с топором. И, странное дело, казнь но воспринимается как возмездие, наоборот, она наполняет особым волнующим смыслом образ из грипевского спа — этому помогает калмыцкая сказка! Пугачев зпал, что ждет его, и шел безбоязненно по избранной дороге. Соотнесенность с Пугачевым объясняет появление пронзительного по своей идейной неожиданности оксюморона — ласковый мужик с топором! Читатель наполняет этот образ содержанием, приобретенным в процессе знакомства с Пугачевым. «Ласковость» Пугачева к Гриневу и Маше Мироновой создает ему особый ореол. Оттого «ласковость» мужика с топором не кажется читателю страшной и странной.

И, наконец, это слово мужика — «Не бойсь!..», поражающее сначала своей как бы абсурдностью: ну как жо пе бояться человека с топором, которым он машет, наполняя комнату трупами? Нельзя пе бояться такого мужика! Но возвращение читателя к сцене спа по всеоружии знания Пугачева кардинально обновляет смысл этого слова. Ведь все отношения Пугачева с Гриневым и строятся на том, что он ласково убеждал его не бояться восстания — затем и калмыцкую сказку рассказывал, и уговаривал перейти к нему («послужи мне верой и правдою, и я тебя пожалую и в фельдмаршалы и в князья...»).

Вещие сны человек помнит всю жизнь, и особенно остра память в период ожидания исполнения этого сна. Притягательная, гипнотизирующая сила символического сна такова, что читатель пе может забыть его. Образ мужика с топором, сливаясь с поэтическим образом Пугачева, становится глубоко содержательным сим полом романа — в нем, как в накрепко сжатой пружине, сконцентрирован идейный смысл «Капитанской дочки».

Мы видим — символика образа многозначна. И одно из значений помогает поэтическому преодолению трагедии русского бунта. Борьба народа за свободу справедлива, она беспощадна, но не бессмысленна и небесполезна. Мужик с топором кличет Гринева — «подойди под мое благословение...» Гринев не подошел: «Ужас и недоумение овладели мною», признается он читателю. Нет, еще не скоро осознается истина, открытая Пушкиным. Возможность решения рокового конфликта таится в будущем.

Символично и слово ласкового мужика с топором — «Не бойсь!..» Зная роман, мы понимаем парадоксальную справедливость этого призыва: Грииеву действительно нечего было бояться Пугачева — он делал ему только добро.

изыва: Грииеву действительно нечего было бояться Пугачева — он делал ему только добро. Но есть и другой, более глубокий смысл в этом призыве: революция — это не только кровь, жертвы и жестокость, но и торжество человечности. Читателю трудно не поверить мужику — ведь он сам видел проявленир этой человечности в ходе восстания, зачем выбрал это слово мужик, как оно содержательно, какая устремленность в будущее ему свойственна.