Русские сочинения
-
Солженицын А.И.
-
Один день Ивана Денисовича
-
Отзыв о повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича»
Отзыв о повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича»
Изучая литературно-критические отзывы о повести А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича», прозвучавшие в «оттепельные» годы, трудно удержаться в «зоне» избранного предмета исследования и не подменить суть литературно-критической проблемы выяснением вопроса, кто причастен к удушению произведений писателя в Советском Союзе. Избежать такой подмены помогают очерки Солженицына «Бодался теленок с дубом»(1) и обнародованные документы Союза писателей СССР за 1967-1979 гг.(2), имеющие отношение, в частности, и к Солженицыну. Обратившись к литературным очеркам писателя, сегодня эмоционально можно пережить историю выхода в свет «Одного дня Ивана Денисовича», познакомиться с почти анекдотической ситуацией: «чтением вслух» Хрущеву в присутствии Микояна повести, которой суждено будет «взорвать мир», а по публикациям Ю.Буртина и А.Воздвиженской можно «документально засвидетельствовать» участие многих советских писателей в «деле» Солженицына.
Однако ни Солженицын, ни Буртин и Воздвиженская не ставят перед собой задачи освещения литературно-критических откликов на повесть, прозвучавших сразу после ее публикации в «Новом мире».(3) А они того заслуживают и через 30 лет. Многие литературно – критические оценки того времени и сегодня звучат современно, отражают и суть народного характера Шухова, и особенности мировосприятия Солженицына. Можно говорить о том, что повесть «Один день Ивана Денисовича» возрождала критику, основанную не на «нормативных», а на «аналитических» принципах.(4) Но в 1960-е годы «аналитическую» критику победила критика «замшелая», примитивно идеологическая, «политика победила литературу»(5) в конечном счете.
Если не знать о политической подоплеке развернувшейся вокруг повести дискуссии и о том, что «многое решалось в совсем уже узком кругу из двух-трех человек (К.А.Федин, Г.М.Марков, К.В.Воронков) и не оформлялось никакими протоколами или… в здании на Старой площади»(6), то трудно и даже невозможно понять, как плохо отрежиссированные выступления, по выражению В.Лакшина, «недругов» Ивана Денисовича(7) оказались достаточными, чтобы заставить » капитулировать» таких писателей и критиков, поддержавших и высоко оценивших повесть, как К.Симонов, С.Маршак, И.Друцэ, В. Ермилов, Ф.Кузнецов и др. Но «капитуляция» была неизбежной, потому что искренние и откровенные, идейно и эстетически выверенные оценки повести Солженицына пришли в противоречие с мифологемами времени, с «фундаментальными принципами теории социалистического реализма».
По времени первым о повести «Один день Ивана Денисовича» отозвался К.Симонов: «Лаконичная и отточенная проза больших художественных обобщений… Повесть «Один день Ивана Денисовича» написана рукой зрелого, своеобычного мастера. В нашу литературу пришел сильный талант».(8)
Очень важно, что первыми признали художественное дарование Солженицына сами писатели.(9) Они задали и тон идейно-эстетических характеристик произведения. В первых отзывах речь в большей степени шла не о «материале»(10), а именно об эстетических, художественных, философских достоинствах произведения, о силе писательского таланта Солженицына.
художественных, философских достоинствах произведения, о силе писательского таланта Солженицына. И.Друцэ даже пришел к выводу, что повестью «Один день Ивана Денисовича» начинается «период обновления литературы».(11)
Точку зрения Симонова, Бакланова, Друцэ разделили и такие известные официальные критики, как В.Ермилов и А.Дымшиц. Ими было определено место повести в истории русской советской литературы: «Один день Ивана Денисовича» – выдающееся художественное произведение по своей эстетической сущности(12), а Солженицын продолжает и развивает прежде всего традиции русских писателей Л.Толстого и Ф. Достоевского.(13) Ю.Карякин указал на прямые художественные аллюзии, на неслучайность совпадений споров о Боге между Алешей и Иваном Карамазовыми и между Алешкой-баптистом и Иваном Денисовичем.(14)
Сразу же был понят и характер главного героя повести. «Как же он хорош, как обаятелен, – сказал С.Артамонов о Шухове, – этот милый, такой чистый, такой целомудренный Иван Денисович».(15) «В Иване Денисовиче, – писал В.Лакшин, – с его народным отношением к людям и труду заложена такая жизнеутверждающая сила, которая не оставляет места опустошенности и безверию». Шухов – «народный характер», – делает он однозначный вывод.(16)
И как итог наблюдений и критических раздумий над повестью – оценка особенностей мировосприятия Солженицына. О «высокой, благородной художественной и человеческой позиции писателя» говорит Ермилов.(17) «За внешней сдержанностью ощущается огромная нравственная сила автора», – пишет Ф.Кузнецов.(18)
Как видим, Солженицын был признан сразу, повесть(19) стала явлением и символом намечавшейся новой эпохи. Всеобщий энтузиазм и восторг времени лучше, эмоциональнее других выразил Друцэ: «Небольшая повесть – и как просторно стало в нашей литературе! Нормы, выработанные и узаконенные для литературы культом личности, окончательно рухнули с появлением повести А.Солженицына».(20) Действительно, складывалось впечатление, что «литература побеждает политику»: Солженицын возвращал искусству, по словам того же Друцэ, «эстетическую и политическую карту дозволенного и необходимого», равную грандиозным масштабам страны.(21) Читатель переживал удивительный праздник, он испытывал эстетическое наслаждение от медленного чтения: именно Солженицын, подчеркивает Друцэ, предложил «способ читки – другой, давно забытый нами, святой и робкий способ сложения букв по слогам, по вздохам, по паузам».(22)
Таким образом, на первом этапе была намечена парадигма возможных идейно-эстетических оценок, планка, ниже которой непозволительно было опускаться. Ведь о Солженицыне как о незаурядном художественном таланте говорили известные писатели и критики. Казалось, не может быть иных оценок и мнений: Солженицын успешно выдерживал сравнение с Достоевским и Л.Толстым.
Однако Солженицын не выдержал сравнения с советскими писателями. И.Чичеров и Л.Фоменко выдвинули другой – нормативно-социологический, классово-партийный – критерий оценки повести «Один день Ивана Денисовича»: произведение нужно оценивать не по тому, что в нем есть, а по тому, что в нем должно быть изображено; оно должно отвечать всем требованиям социалистического реализма.
: произведение нужно оценивать не по тому, что в нем есть, а по тому, что в нем должно быть изображено; оно должно отвечать всем требованиям социалистического реализма. А повесть Солженицына, по словам Л.Фоменко, «все же не раскрывает всей диалектики времени»(23), писатель неудачно выбрал в качестве главного героя повести крестьянина Шухова, нужно было бы, считает Чичеров, усилить «линию» Буйновского, «настоящих коммунистов, партийных вожаков». «Трагедия таких людей, – заключает он, – почему-то мало интересовала писателя».(24) Фоменко противопоставляет Шухову героев рассказа Г. Шелеста «Самородок»(25), которые «органически не могут перестать быть комсомольцами и коммунистами».(26)
Против таких аргументов нечего было возразить, так как оппоненты повели спор не по законам эстетики и литературной критики, а по законам политизированной идеологии, воскрешая вчерашний день. Критика Фоменко была столь непрофессиональной, что вызвала лишь осторожные возражения А.Дымшица и Г.Ломидзе. Критики напомнили, что нельзя забывать азов литературоведческого анализа и нужно считаться с законами жанра («жанр диктует сужение»), с особенностями авторского мировидения.(27)
Нужно отметить, что именно после короткой дискуссии, развернувшейся на страницах «Литературной России» в январе 1963 года, обозначились разные подходы к повести «Один день Ивана Денисовича», наметились противоположные позиции, стали обнаруживать себя «недруги» Шухова. Особенность и даже парадоксальность складывавшейся литературно-критической ситуации состоит в том, что, с одной стороны, признанные критики и известные писатели говорят о новаторском характере повести, о ее художественном совершенстве(28), а с другой – раздаются голоса по большей части даже не критиков, а идеологически воинственно настроенных читателей, которые в качестве художественных образцов искусства держат у себя «Как закалялась сталь» Н.Островского и «Судьбу человека» М.Шолохова. Создается впечатления, что в спор с Солженицыным ввязывались те, кто не привык к другой – художественной – литературе, не знал ее. Дискуссия как бы оказывалась напрасной, неплодотворной, не приводящей к положительным литературно-критическим результатам. Результат мог быть только один, политический, связанный с жесткой цензурой и официально организованным осуждением писателя. Оппоненты-»недруги» сводили литературно-критический анализ повести к выводу о несоответствии свойств характера героя «эталонным» чертам и качествам человека, сформированного советской эпохой.
Характерный пример – обсуждение повести Солженицына в связи с выдвижением ее на соискание Ленинской премии. С.Маршак высоко оценил произведение Солженицына: «Повесть написана с тем чувством авторского достоинства, которое присуще только большим писателям… Эта повесть не о лагере – о человеке».(29)
Но вот как раз эти достоинства: продолжение традиций русской классической литературы, народный герой, художественное мастерство писателя, которые создавали ощущение своеобразия и неповторимой новизны, – стали предметом резкой критики.
й новизны, – стали предметом резкой критики. Достоинства превращались в недостатки.
Однако ни Солженицын, ни Буртин и Воздвиженская не ставят перед собой задачи освещения литературно-критических откликов на повесть, прозвучавших сразу после ее публикации в «Новом мире».(3) А они того заслуживают и через 30 лет. Многие литературно – критические оценки того времени и сегодня звучат современно, отражают и суть народного характера Шухова, и особенности мировосприятия Солженицына. Можно говорить о том, что повесть «Один день Ивана Денисовича» возрождала критику, основанную не на «нормативных», а на «аналитических» принципах.(4) Но в 1960-е годы «аналитическую» критику победила критика «замшелая», примитивно идеологическая, «политика победила литературу»(5) в конечном счете.
Если не знать о политической подоплеке развернувшейся вокруг повести дискуссии и о том, что «многое решалось в совсем уже узком кругу из двух-трех человек (К.А.Федин, Г.М.Марков, К.В.Воронков) и не оформлялось никакими протоколами или… в здании на Старой площади»(6), то трудно и даже невозможно понять, как плохо отрежиссированные выступления, по выражению В.Лакшина, «недругов» Ивана Денисовича(7) оказались достаточными, чтобы заставить » капитулировать» таких писателей и критиков, поддержавших и высоко оценивших повесть, как К.Симонов, С.Маршак, И.Друцэ, В. Ермилов, Ф.Кузнецов и др. Но «капитуляция» была неизбежной, потому что искренние и откровенные, идейно и эстетически выверенные оценки повести Солженицына пришли в противоречие с мифологемами времени, с «фундаментальными принципами теории социалистического реализма».
По времени первым о повести «Один день Ивана Денисовича» отозвался К.Симонов: «Лаконичная и отточенная проза больших художественных обобщений… Повесть «Один день Ивана Денисовича» написана рукой зрелого, своеобычного мастера. В нашу литературу пришел сильный талант».(8)
Очень важно, что первыми признали художественное дарование Солженицына сами писатели.(9) Они задали и тон идейно-эстетических характеристик произведения. В первых отзывах речь в большей степени шла не о «материале»(10), а именно об эстетических, художественных, философских достоинствах произведения, о силе писательского таланта Солженицына.
художественных, философских достоинствах произведения, о силе писательского таланта Солженицына. И.Друцэ даже пришел к выводу, что повестью «Один день Ивана Денисовича» начинается «период обновления литературы».(11)
Точку зрения Симонова, Бакланова, Друцэ разделили и такие известные официальные критики, как В.Ермилов и А.Дымшиц. Ими было определено место повести в истории русской советской литературы: «Один день Ивана Денисовича» – выдающееся художественное произведение по своей эстетической сущности(12), а Солженицын продолжает и развивает прежде всего традиции русских писателей Л.Толстого и Ф. Достоевского.(13) Ю.Карякин указал на прямые художественные аллюзии, на неслучайность совпадений споров о Боге между Алешей и Иваном Карамазовыми и между Алешкой-баптистом и Иваном Денисовичем.(14)
Сразу же был понят и характер главного героя повести. «Как же он хорош, как обаятелен, – сказал С.Артамонов о Шухове, – этот милый, такой чистый, такой целомудренный Иван Денисович».(15) «В Иване Денисовиче, – писал В.Лакшин, – с его народным отношением к людям и труду заложена такая жизнеутверждающая сила, которая не оставляет места опустошенности и безверию». Шухов – «народный характер», – делает он однозначный вывод.(16)
И как итог наблюдений и критических раздумий над повестью – оценка особенностей мировосприятия Солженицына. О «высокой, благородной художественной и человеческой позиции писателя» говорит Ермилов.(17) «За внешней сдержанностью ощущается огромная нравственная сила автора», – пишет Ф.Кузнецов.(18)
Как видим, Солженицын был признан сразу, повесть(19) стала явлением и символом намечавшейся новой эпохи. Всеобщий энтузиазм и восторг времени лучше, эмоциональнее других выразил Друцэ: «Небольшая повесть – и как просторно стало в нашей литературе! Нормы, выработанные и узаконенные для литературы культом личности, окончательно рухнули с появлением повести А.Солженицына».(20) Действительно, складывалось впечатление, что «литература побеждает политику»: Солженицын возвращал искусству, по словам того же Друцэ, «эстетическую и политическую карту дозволенного и необходимого», равную грандиозным масштабам страны.(21) Читатель переживал удивительный праздник, он испытывал эстетическое наслаждение от медленного чтения: именно Солженицын, подчеркивает Друцэ, предложил «способ читки – другой, давно забытый нами, святой и робкий способ сложения букв по слогам, по вздохам, по паузам».(22)
Таким образом, на первом этапе была намечена парадигма возможных идейно-эстетических оценок, планка, ниже которой непозволительно было опускаться. Ведь о Солженицыне как о незаурядном художественном таланте говорили известные писатели и критики. Казалось, не может быть иных оценок и мнений: Солженицын успешно выдерживал сравнение с Достоевским и Л.Толстым.
Однако Солженицын не выдержал сравнения с советскими писателями. И.Чичеров и Л.Фоменко выдвинули другой – нормативно-социологический, классово-партийный – критерий оценки повести «Один день Ивана Денисовича»: произведение нужно оценивать не по тому, что в нем есть, а по тому, что в нем должно быть изображено; оно должно отвечать всем требованиям социалистического реализма.
: произведение нужно оценивать не по тому, что в нем есть, а по тому, что в нем должно быть изображено; оно должно отвечать всем требованиям социалистического реализма. А повесть Солженицына, по словам Л.Фоменко, «все же не раскрывает всей диалектики времени»(23), писатель неудачно выбрал в качестве главного героя повести крестьянина Шухова, нужно было бы, считает Чичеров, усилить «линию» Буйновского, «настоящих коммунистов, партийных вожаков». «Трагедия таких людей, – заключает он, – почему-то мало интересовала писателя».(24) Фоменко противопоставляет Шухову героев рассказа Г. Шелеста «Самородок»(25), которые «органически не могут перестать быть комсомольцами и коммунистами».(26)
Против таких аргументов нечего было возразить, так как оппоненты повели спор не по законам эстетики и литературной критики, а по законам политизированной идеологии, воскрешая вчерашний день. Критика Фоменко была столь непрофессиональной, что вызвала лишь осторожные возражения А.Дымшица и Г.Ломидзе. Критики напомнили, что нельзя забывать азов литературоведческого анализа и нужно считаться с законами жанра («жанр диктует сужение»), с особенностями авторского мировидения.(27)
Нужно отметить, что именно после короткой дискуссии, развернувшейся на страницах «Литературной России» в январе 1963 года, обозначились разные подходы к повести «Один день Ивана Денисовича», наметились противоположные позиции, стали обнаруживать себя «недруги» Шухова. Особенность и даже парадоксальность складывавшейся литературно-критической ситуации состоит в том, что, с одной стороны, признанные критики и известные писатели говорят о новаторском характере повести, о ее художественном совершенстве(28), а с другой – раздаются голоса по большей части даже не критиков, а идеологически воинственно настроенных читателей, которые в качестве художественных образцов искусства держат у себя «Как закалялась сталь» Н.Островского и «Судьбу человека» М.Шолохова. Создается впечатления, что в спор с Солженицыным ввязывались те, кто не привык к другой – художественной – литературе, не знал ее. Дискуссия как бы оказывалась напрасной, неплодотворной, не приводящей к положительным литературно-критическим результатам. Результат мог быть только один, политический, связанный с жесткой цензурой и официально организованным осуждением писателя. Оппоненты-»недруги» сводили литературно-критический анализ повести к выводу о несоответствии свойств характера героя «эталонным» чертам и качествам человека, сформированного советской эпохой.
Характерный пример – обсуждение повести Солженицына в связи с выдвижением ее на соискание Ленинской премии. С.Маршак высоко оценил произведение Солженицына: «Повесть написана с тем чувством авторского достоинства, которое присуще только большим писателям… Эта повесть не о лагере – о человеке».(29)
Но вот как раз эти достоинства: продолжение традиций русской классической литературы, народный герой, художественное мастерство писателя, которые создавали ощущение своеобразия и неповторимой новизны, – стали предметом резкой критики.
й новизны, – стали предметом резкой критики. Достоинства превращались в недостатки.