Суровая правда рассказа А. И. Солженицына "Один день Ивана Денисовича"

А. И. Солженицын стал известен широкому читателю в 1962 году, с выходом ноябрьского номера журнала «Новый мир», в котором был напечатан рассказ «Один день Ивана Денисовича».

А. И. Солженицын вошел в литературу сложившейся личностью, человеком со своей выстраданной общественной позицией, со своими выполненными творческими принципами, главный из которых — суровая правда жизни.

Рассказ изображает действительно один день — от подъема в пять часов утра до отбоя — заключенного одного из бесчисленных концлагерей в начале 1951 года. День обыкновенный, зэк обыкновенный, лагерь обыкновенный. Никакого нагнетания ужасов, никаких пыток. Обыкновенный, повседневный разговорный язык, грубоватый, но в меру. Так все выглядит на первый взгляд.

В действительности же день, изображенный в своей обыкновенности, необыкновенный. С точки зрения нормальной человеческой жизни он противоестествен. Бараки за колючей проволокой, прожектора на сторожевых вышках, тридцатиградусный мороз. Перед надзирателем за пять шагов полагается снимать шапку и только отойдя на два шага надеть.

Надзиратель Волковой носит плетку толщиной с руку. Ее удар сразу рассекает тело зэка до крови. Лагерник бесправен: не только надзиратель, но и бригадир, свой, из зэков, в деревянный бушлат загнать может: «Кто кого сможет, тот того и гложет». Перед выходом на работу шмон, после работы шмон опять, перед сном шмон снова. Бригада, которая не выполнила норму, остается на ночь, в тридцатиградусный мороз, на ветру в лесу.

Иван Денисович — только на первый взгляд обыкновенный лагерник. Это крупная личность. У него любознательный, цепкий ум. Он наблюдателен, осторожен, у него твердые нравственные понятия. Из дома он ушел во второй день войны. Как и многие, осужден невинно: «Считается по делу, что Шухов за измену родине сел. И показания он дал, что таки да, он сдался в плен, желая изменить родине, а вернулся из плена потому, что выполнял гадание немецкой… Какое ж задание — ни Шухов сам не мог придумать, ни следователь. Так и осталось просто — задание». Расчет у Шухова был простой: не подпишешь — бушлат деревянный, подпишешь — хоть поживешь еще малость. Подписал.

На самом же деле — окружили всю армию. Не осталось ни еды, ни боеприпасов… Так проясняется, кто и за что сидит в лагере. Как бы мимоходом намечена судьба Сеньки Клевшина. Во время войны попал в плен, бежал, был пойман, снова бежал, и так три раза. Наконец, попал в Бухенвальд, там состоял в подпольной организации, оружие добывал. Чудом избежал смерти, однако после войны заключили его в советский лагерь. Теперь тихо отбывает срок вместе с Иваном Денисовичем.

Восемь полных лет отсидел Иван Денисович. Срок его идет к концу, однако он не верит, что его отпустят. А и отпустят, так домой не пустят… Загонят в ссылку. И где лучше, где хуже — в лагере ли, в ссылке — неизвестно. И Солженицын внешне сдержанно, вполне просто, буднично передает страшные слова и мысли Ивана Денисовича, который уж и не знает, где лучше — в лагере или на той воле, которая ему предстоит.

ет, где лучше — в лагере или на той воле, которая ему предстоит. Вообще Иван Денисович и другие персонажи рассказа говорят с повседневными интонациями как о повседневной норме — о чудовищном, бесчеловечном. Контраст между спокойным рассказом и трагическими сценами, в нем описанными, потрясает. Бригадир зэков рассказывает, как садился в поезд на воле: вскочил на ходу на подножку, и «не стал меня кондуктор ни по пальцам бить, ни в грудь спихивать». За этим простым рассказом стоит бесчеловечная норма: следовало ждать, что кондуктор будет бить по пальцам, сталкивать с подножки под колеса.

Читатель, проживший этот день вместе с Иваном Денисовичем, заглянувший во все эти бараки, столовки, БУРы, прошедший сквозь унизительные проверки и шмоны, столкнувшийся со всей сворой малых и больших истязаний, не может не испытать страшного потрясения перед чудовищным, перевернутым миром. Таково воздействие суровой жизненной правды, воссозданной А. И. Солженицыным.