Русские сочинения
-
Стоппард Т.
-
Розенкранц и Гильденстерн мертвы
-
Идея пьесы «Розенкранц и Гильденстерн мертвы»
Идея пьесы «Розенкранц и Гильденстерн мертвы»
Идея пьесы «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», принесшей славу Стоппарду, проста и неожиданна: показать «Гамлета» глазами двух его однокурсников, которым у Шекспира отведена скромная роль нерассуждающих королевских приспешников. И здесь стоит вспомнить, что Гамлет – лицо историческое. По крайней мере, о нем подробно рассказывает летописная история Дании, составленная в XII веке (и, кстати, упоминающая двух придворных, которые сопровождали принца в Англию).
Но весь мир знает эту историю благодаря театру: мелкий эпизод исторической реальности обернулся реальностью большого искусства… Достраивая и развертывая трагедию под другим углом, Стоппард возвращает ей «объемность» жизни. Ведь читатель (зритель), как правило, не думает о том, что происходит с персонажами, когда их нет на сцене, поскольку отлично знает: в действительности их нет вовсе, это лишь «слова, слова, слова». Дописывая «слова» для Розенкранца и Гильденстерна, продлевая их закулисное существование и перенося туда сценическую площадку, драматург как бы имеет в виду, что за кулисами его драмы идет непрерывное действие, которое публика должна сама себе представить – ибо знает сюжет.
В отличие от героев… Растерянные, перепуганные – жалкие пешки, против воли участвующие в большой королевской игре, Розенкранц и Гильденстерн знают лишь то, что знают: что их вызвали и приказали выпытать Гамлетову тайну. И отказаться нельзя, хоть и не ясно, кто опаснее: вцепившийся в трон узурпатор-король – или неузнаваемый, обезумевший принц. И за каждой кулисой сторожит новая угроза. «Филологическая» литература – вариации на темы, парафразы, «цитатные» композиции, обращения к «вторичной реальности» – обычно ближе уму, чем сердцу. Как говорит Гильденстерн Актеру: «Вы умираете столько раз; как же вы рассчитываете, что поверят в смерть подлинную?»
Однако сам Стоппард предлагает нам «поверить»: наполняя интеллектуальную игру страстной эмоциональной силой, тем более неожиданной, что сострадания требуют персонажи всем давно известные и презираемые, персонажи, которые «умирали столько раз», ни разу не вызвав сочувствия. И ведь драматург вовсе не оправдывает и не «улучшает» их, а просто дает ощутить: им тоже больно. И мучительно страшно. И единственное, что они могут осознать, – что попали под колесо. И не вырваться. «Мы… обречены». Маленький человек, тотально зависимый от большого мира, – тема, к которой обращались «столько раз», что она кажется исчерпанной. Но Стоппард нашел нетривиальный путь: извлек из хрестоматийной высокой трагедии заложенную в ней и порожденную ею другую драму.
Поскольку же «Гамлет» – история на все времена, то и прежде не замеченный сюжет становится «всевременным». Развернув привычную мизансцену, в которой «скромный и необъявленный» уход Розенкранца и Гильденстерна заслонен горой царственных трупов, драматург заставляет принца сыграть новую роль – приобщить малых сих к своему бессмертию, чтобы рядом с вечным трагическим героем встал вечный маленький человек – бывший друг и однокашник.
ляет принца сыграть новую роль – приобщить малых сих к своему бессмертию, чтобы рядом с вечным трагическим героем встал вечный маленький человек – бывший друг и однокашник.
Но весь мир знает эту историю благодаря театру: мелкий эпизод исторической реальности обернулся реальностью большого искусства… Достраивая и развертывая трагедию под другим углом, Стоппард возвращает ей «объемность» жизни. Ведь читатель (зритель), как правило, не думает о том, что происходит с персонажами, когда их нет на сцене, поскольку отлично знает: в действительности их нет вовсе, это лишь «слова, слова, слова». Дописывая «слова» для Розенкранца и Гильденстерна, продлевая их закулисное существование и перенося туда сценическую площадку, драматург как бы имеет в виду, что за кулисами его драмы идет непрерывное действие, которое публика должна сама себе представить – ибо знает сюжет.
В отличие от героев… Растерянные, перепуганные – жалкие пешки, против воли участвующие в большой королевской игре, Розенкранц и Гильденстерн знают лишь то, что знают: что их вызвали и приказали выпытать Гамлетову тайну. И отказаться нельзя, хоть и не ясно, кто опаснее: вцепившийся в трон узурпатор-король – или неузнаваемый, обезумевший принц. И за каждой кулисой сторожит новая угроза. «Филологическая» литература – вариации на темы, парафразы, «цитатные» композиции, обращения к «вторичной реальности» – обычно ближе уму, чем сердцу. Как говорит Гильденстерн Актеру: «Вы умираете столько раз; как же вы рассчитываете, что поверят в смерть подлинную?»
Однако сам Стоппард предлагает нам «поверить»: наполняя интеллектуальную игру страстной эмоциональной силой, тем более неожиданной, что сострадания требуют персонажи всем давно известные и презираемые, персонажи, которые «умирали столько раз», ни разу не вызвав сочувствия. И ведь драматург вовсе не оправдывает и не «улучшает» их, а просто дает ощутить: им тоже больно. И мучительно страшно. И единственное, что они могут осознать, – что попали под колесо. И не вырваться. «Мы… обречены». Маленький человек, тотально зависимый от большого мира, – тема, к которой обращались «столько раз», что она кажется исчерпанной. Но Стоппард нашел нетривиальный путь: извлек из хрестоматийной высокой трагедии заложенную в ней и порожденную ею другую драму.
Поскольку же «Гамлет» – история на все времена, то и прежде не замеченный сюжет становится «всевременным». Развернув привычную мизансцену, в которой «скромный и необъявленный» уход Розенкранца и Гильденстерна заслонен горой царственных трупов, драматург заставляет принца сыграть новую роль – приобщить малых сих к своему бессмертию, чтобы рядом с вечным трагическим героем встал вечный маленький человек – бывший друг и однокашник.
ляет принца сыграть новую роль – приобщить малых сих к своему бессмертию, чтобы рядом с вечным трагическим героем встал вечный маленький человек – бывший друг и однокашник.