Лучшие минуты жизни князя Андрея
Князь Андрей попадает в плен, выздоравливает и возвращается в Лысые Горы. Он едет к семье, оставленной им ради «наполеоновских» свершений. К семье, которую любит теперь иначе, чем любил, уезжая на войну, ценность которой в его теперешнем понимании неизмеримо высока. Он уезжал от женщины, глубоко ему чуждой, ставшей его женой лишь по молодому недомыслию. Он бежал от нее. Возвращается князь Андрей не к раздражавшей его «маленькой княгине» с «беличьим выражением». Возвращается к своей жене, которую готов полюбить, с которой сознательно хочет разделить жизнь. К матери своего будущего ребенка. Возвращается слишком поздно: княгиня Лиза умирает от родов. Вина князя Андрея перед ней остается неискупленной навеки: нет страшнее тяжести на душе человека, чем неискупленная вина. Именно поэтому на мертвом лице жены князь Андрей читает: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И страшная эта минута — тоже среди «лучших»? Да, тоже. Ибо сейчас князь Андрей делает еще один шаг от Наполеона. Все любимые герои Толстого проходят в романе свой путь «от Наполеона к Кутузову». Лучшие минуты жизни князя Андрея — вехи этого пути. Разочаровавшись в Наполеоне под небом Аустерлица, он отрекся от явного подражания своему кумиру. Он еще не осознал всех своих «наполеоновских» черт, еще не отрекся от них. Трагическое возвращение в Лысые Горы — логический итог его «наполеоновского» пути, результат его предательства. К новому витку своей жизни князь Андрей приходит не только с истиной, обретенной под небом Аустерлица, но и с вечно кровоточащей раной неискупленной вины, с обнаженной душой, с растревоженной совестью. Горькое признание сделает он Пьеру: «Я знаю в жизни только два действительные несчастья: угрызения совести и болезнь. И счастие есть только отсутствие этих двух зол». Под Аустерлицем князь Андрей узнал великую истину: жизнь есть бесконечная ценность. Но это лишь часть истины. Не только болезнь и смерть — несчастье. Несчастье — и неспокойная совесть. Перед битвой князь Андрей за минуту славы готов был заплатить любую цену: «Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди — отец, сестра, жена, — самые дорогие мне люди, — но, как ни страшно и ни неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми». Теперь, после смерти жены, князь Болконский знает: за свой карикатурный Тулон он заплатил ее жизнью. И это знание навсегда отвратит его от какого бы то ни было идолопоклонства: кумир требует жертвенной живой крови, в жертву ему надо принести свою совесть. А неспокойная совесть для нынешнего князя Андрея — истинное несчастье. И, как все в романе, новая веха его пути значима и в плане историко-национальном. Эту мысль прекрасно развивает Е. А. Маймин: «Живая совесть Андрея Болконского — это факт не только психологический и индивидуальный. По Толстому, голос живой совести — это сильный и благотворный исторический фактор.
й исторический фактор. Более сильный и несравненно более благотворный, нежели честолюбие, нежели другие общепризнанные двигатели исторической жизни. В соответствии с глубоким убеждением Толстого, велениями человеческой совести жизнь меняется скорее и в более нужном направлении, нежели с помощью так называемых исторических деяний великих мира сего" (Маймин Е. А. Лев Толстой. Путь писателя. М., «Наука», 1980). Отрекшись от так дорого стоившего ему честолюбия, князь Андрей отрекается и от активной жизни. Теперь его цель — не приносить людям зла. Затворничество, уход в себя, внешняя остановка… Но не в этом для Толстого та истинная, великая простота, к которой ведет он любимых своих героев. Обособление от мира, угрюмое ему противостояние — да ведь это Наполеон в изгнании. И тогда к князю Андрею приезжает Пьер, переживающий свой звездный час, вступивший в масонскую ложу, захваченный новыми идеями о смысле жизни, о добре деятельном и активном. Не успехи Пьера в обустройстве крестьянской жизни (они-то на поверку оказались сплошными провалами), но его искренность, его живая энергия необходимы были князю Андрею. Эпизод Богучаровского спора (разговор на пароме о смысле бытия, о назначении жизни человеческой) возвращает князя в мир людей, вновь включает его в историю. И тогда становится возможной встреча с Наташей — еще не новая любовь для князя Андрея, но горячее желание слиться с миром людей, почувствовать себя вновь живым, деятельным — возродиться. Толстой позволяет себе абсолютно прямолинейную метафору: одинокий среди распускающейся зелени силуэт дуба — и дуб зазеленевший, воссоединившийся с окружающим мир.
й исторический фактор. Более сильный и несравненно более благотворный, нежели честолюбие, нежели другие общепризнанные двигатели исторической жизни. В соответствии с глубоким убеждением Толстого, велениями человеческой совести жизнь меняется скорее и в более нужном направлении, нежели с помощью так называемых исторических деяний великих мира сего" (Маймин Е. А. Лев Толстой. Путь писателя. М., «Наука», 1980). Отрекшись от так дорого стоившего ему честолюбия, князь Андрей отрекается и от активной жизни. Теперь его цель — не приносить людям зла. Затворничество, уход в себя, внешняя остановка… Но не в этом для Толстого та истинная, великая простота, к которой ведет он любимых своих героев. Обособление от мира, угрюмое ему противостояние — да ведь это Наполеон в изгнании. И тогда к князю Андрею приезжает Пьер, переживающий свой звездный час, вступивший в масонскую ложу, захваченный новыми идеями о смысле жизни, о добре деятельном и активном. Не успехи Пьера в обустройстве крестьянской жизни (они-то на поверку оказались сплошными провалами), но его искренность, его живая энергия необходимы были князю Андрею. Эпизод Богучаровского спора (разговор на пароме о смысле бытия, о назначении жизни человеческой) возвращает князя в мир людей, вновь включает его в историю. И тогда становится возможной встреча с Наташей — еще не новая любовь для князя Андрея, но горячее желание слиться с миром людей, почувствовать себя вновь живым, деятельным — возродиться. Толстой позволяет себе абсолютно прямолинейную метафору: одинокий среди распускающейся зелени силуэт дуба — и дуб зазеленевший, воссоединившийся с окружающим мир.