Путь заблуждений и несчастий Пьера Безухова
Иной, но также не лишенный драматизма, «заблуждений и несчастий» путь Пьера Безухова. Индивидуальность его личности и личности Андрея Болконского при полном их взаимопонимании, крепкой дружбе, близости гражданской позиции являются как бы отражением реальной сложности и разнообразия декабристской среды и единства убеждений, нравственных требований людей, входящих в этот круг, что, в свою очередь, свидетельствует об исторической закономерности их деятельности, вызывает глубокое сочувствие им.
Если Андрею Болконскому все в великосветском обществе надоело, то для двадцатилетнего Пьера Безухова, воспитывавшегося за границей, только вернувшегося из Франции и впервые попавшего в круг петербургской знати, все полно новизны и интереса. Сам же он, незаконный сын графа, своим видом здорового мужицкого парня, огромными красными руками, которые, казалось, были сотворены для того, чтобы ворочать пудовиками, своею неуклюжестью, неловким вмешательством в разговоры, суждения не в принятом здесь духе, шокирует хозяйку салона и ее гостей.
Уже на этом этапе жизни Пьер с юношеским увлечением, повышенным требованием к себе ищет своего места в общенациональной жизни, пытается решить вопрос, кем стать: философом, оратором, политическим деятелем («произвести республику в России»). Образцом для подражания, единственным объектом восторженного поклонения Пьера остается Наполеон, «великий полководец», наследник «великого дела», идей французской революции — свободы, равенства, братства.
Уже при первом знакомстве с Безуховым читатель заметит индивидуальные, не лишенные противоречий особенности его личности. При детски наивной доверчивости, безыскусственности, эмоциональности — зрелость, незаурядность мысли, широта интересов; при смелости быть самостоятельным в суждениях — робость в поведении. Духовное богатство, оригинальность, чуткое, «золотое сердце» (слова Болконского) — и слабость воли, готовность подчиниться чужому влиянию («золотой молодежи», князя Василия, Элен, масонов, Платона Каратаева и др.) — все это в личности Пьера предопределило непрерывность его исканий, неровность жизненного пути, движение (через «заблуждения и несчастья») к гармонии личного и общественного.
Недовольство собою, желание нравственного усовершенствования, раздумья о сумятице не только в своем существовании, но во всем обществе, во всей жизни, взволнованные поиски ответов на вопросы: «Для чего жить и что такое я, зачем я живу?» — приводят было Пьера к масонам, среди которых, как известно, находилось немало декабристов. И на этот раз его доверчивая натура, ищущая деятельного добра, единения, приняла на веру декларации «братства вольных каменщиков»: любовь к людям, «очищение себя», «противодействие злу, царствующему в мире».
Он не сразу разглядел под одной из «семи добродетелей» масонов («щедрость») меркантильные интересы и не сразу уловил излишнее пристрастие их к ритуалам, мистическим «таинствам», отодвигавшим на задний план заботу о нравственном усовершенствовании.
овании. Но постепенно все же в душе его начали подниматься сомнения, а затем и несогласия: «Нужно действовать, а не только блюсти наши таинства», т.е. нужна, в условиях социальной несправедливости, гражданская деятельность, а не только самосовершенствование в масонском духе. Так начинается (вполне закономерный с точки зрения автора) отход Пьера от масонов.
Сходство и различие индивидуальностей, судеб двух «декабристских» персонажей проверяется Толстым степенью участия каждого из них в значительных событиях времени. В Бородинском сражении Андрей Болконский — активное действующее лицо; Пьер Безухов — сторонний свидетель, наблюдатель по собственной инициативе и желанию не быть в стороне от важного, общенациональной значимости события. Через свежее восприятие этого сугубо мирного, «штатского» человека дана пестрая картина военных действий, страданий и воодушевления людей, решающих исход Отечественной войны, передана атмосфера горьких будней и патриотического подъема, всенародного героизма.
Прослеживая дальнейший после Бородина путь Пьера Безухова, Толстой фиксирует прежде всего изменение его взгляда на своего бывшего кумира. Теперь Наполеон для Пьера враг России и его личный враг. Потому свою патриотическую роль в национальной истории и свою миссию в истории Европы он видит в непременном убийстве Бонапарта, как виновника бедствий всей Европы. Он один из всех должен совершить или погибнуть. В этом убеждает Пьера и кабалистическое значение его фамилии (отголосок не изжитого до конца «масонского» мистицизма).
Для действительного исполнения замысла Пьер остается в Москве, куда уже вступают неприятельские войска. Невозможность исполнения его, несоответствие самой натуре Пьера задуманного им террористического акта видно из аксессуаров подготовки к нему: выбор орудия убийства (кинжал), наивная, неловкая конспирация (переодевание), отвлечение внимания на «попутные» действия: спасение ребенка, дружба с французским офицером. Неброское же героическое начало в Безухове, мужество, стойкость более для него органично выразились при ожидании смертной казни (несостоявшейся) и в тяжелейших условиях плена.
Крайние пределы лишений и унижений, физические страдания приглушались постоянной работой мысли, чувством внутренней свободы, радостью общения, связи с природой, людьми, сознанием непобедимости духовного начала личности: «Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого, меня? Меня? Меня — мою бессмертную душу». Небо, звезды, леса, поля, уходящая даль — «все это мое..., и все это я… И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками». Это сознание помогало обрести то душевное спокойствие, которое он искал до сих пор то в рассеянном образе жизни, то в масонстве, то в любви. К новому душевному состоянию Пьер приходит в результате выношенной мысли о необходимости «войти в общую жизнь», сблизиться с «простыми людьми» («солдатом быть, только солдатом!»), и не без влияния Платона Каратаева, «живого сосуда, наполненного чистейшей народной мудростью».
го чистейшей народной мудростью». Эпитет к Каратаеву «круглый» выражает цельность, определенность, чистоту его натуры. Однако не следует преувеличивать степень воздействия на Пьера философии смирения, практически осуществляемой Каратаевым.
Пьера привлекает единство характера, трудолюбие, доброжелательство, миролюбие Каратаева. Он скорее изучает его, нежели подражает ему. И вовсе не каратаевское, а бунтарское начало звучит в только что приведенных раздумьях Пьера о духовной свободе человека. Отход же от Каратаева имеет не только прямой, но и иносказательный смысл. Пьер уходит от приговоренного к смерти пленного Каратева «не оглядываясь». Он слышит выстрел, понимает, что Каратаев убит конвоирами, но заглушает в себе чувство горечи, сожаления, вспомнив, что «не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов осталось до Смоленска».
То, что Пьер ушел от Каратаева «не оглядываясь», приобретает иносказательный смысл, раскрытый в эпилоге. Он отошел от каратаевского примирения. На вопрос Наташи: одобрил бы Каратаев «декабристские» мысли и намерения Пьера, он отвечает: «Нет, не одобрил бы». Заметно, что Толстой не однозначно относится к содержанию, заключенному в этом ответе; он предоставляет читателю судить, чья позиция: активное ли противление злу Пьера или покорность Каратаева — жизненнее и выше. И при всем расположении к Пьеру автор не отказывает себе в праве внести оттенок сомнения: не увлеченность ли и даже некоторое самодовольство руководят Пьером, столь удовлетворенным своими успехами в организации тайного общества в Петербурге: «Ему казалось в эту минуту, что он был призван дать новое направление всему русскому обществу и всему миру».
Если Андрею Болконскому все в великосветском обществе надоело, то для двадцатилетнего Пьера Безухова, воспитывавшегося за границей, только вернувшегося из Франции и впервые попавшего в круг петербургской знати, все полно новизны и интереса. Сам же он, незаконный сын графа, своим видом здорового мужицкого парня, огромными красными руками, которые, казалось, были сотворены для того, чтобы ворочать пудовиками, своею неуклюжестью, неловким вмешательством в разговоры, суждения не в принятом здесь духе, шокирует хозяйку салона и ее гостей.
Уже на этом этапе жизни Пьер с юношеским увлечением, повышенным требованием к себе ищет своего места в общенациональной жизни, пытается решить вопрос, кем стать: философом, оратором, политическим деятелем («произвести республику в России»). Образцом для подражания, единственным объектом восторженного поклонения Пьера остается Наполеон, «великий полководец», наследник «великого дела», идей французской революции — свободы, равенства, братства.
Уже при первом знакомстве с Безуховым читатель заметит индивидуальные, не лишенные противоречий особенности его личности. При детски наивной доверчивости, безыскусственности, эмоциональности — зрелость, незаурядность мысли, широта интересов; при смелости быть самостоятельным в суждениях — робость в поведении. Духовное богатство, оригинальность, чуткое, «золотое сердце» (слова Болконского) — и слабость воли, готовность подчиниться чужому влиянию («золотой молодежи», князя Василия, Элен, масонов, Платона Каратаева и др.) — все это в личности Пьера предопределило непрерывность его исканий, неровность жизненного пути, движение (через «заблуждения и несчастья») к гармонии личного и общественного.
Недовольство собою, желание нравственного усовершенствования, раздумья о сумятице не только в своем существовании, но во всем обществе, во всей жизни, взволнованные поиски ответов на вопросы: «Для чего жить и что такое я, зачем я живу?» — приводят было Пьера к масонам, среди которых, как известно, находилось немало декабристов. И на этот раз его доверчивая натура, ищущая деятельного добра, единения, приняла на веру декларации «братства вольных каменщиков»: любовь к людям, «очищение себя», «противодействие злу, царствующему в мире».
Он не сразу разглядел под одной из «семи добродетелей» масонов («щедрость») меркантильные интересы и не сразу уловил излишнее пристрастие их к ритуалам, мистическим «таинствам», отодвигавшим на задний план заботу о нравственном усовершенствовании.
овании. Но постепенно все же в душе его начали подниматься сомнения, а затем и несогласия: «Нужно действовать, а не только блюсти наши таинства», т.е. нужна, в условиях социальной несправедливости, гражданская деятельность, а не только самосовершенствование в масонском духе. Так начинается (вполне закономерный с точки зрения автора) отход Пьера от масонов.
Сходство и различие индивидуальностей, судеб двух «декабристских» персонажей проверяется Толстым степенью участия каждого из них в значительных событиях времени. В Бородинском сражении Андрей Болконский — активное действующее лицо; Пьер Безухов — сторонний свидетель, наблюдатель по собственной инициативе и желанию не быть в стороне от важного, общенациональной значимости события. Через свежее восприятие этого сугубо мирного, «штатского» человека дана пестрая картина военных действий, страданий и воодушевления людей, решающих исход Отечественной войны, передана атмосфера горьких будней и патриотического подъема, всенародного героизма.
Прослеживая дальнейший после Бородина путь Пьера Безухова, Толстой фиксирует прежде всего изменение его взгляда на своего бывшего кумира. Теперь Наполеон для Пьера враг России и его личный враг. Потому свою патриотическую роль в национальной истории и свою миссию в истории Европы он видит в непременном убийстве Бонапарта, как виновника бедствий всей Европы. Он один из всех должен совершить или погибнуть. В этом убеждает Пьера и кабалистическое значение его фамилии (отголосок не изжитого до конца «масонского» мистицизма).
Для действительного исполнения замысла Пьер остается в Москве, куда уже вступают неприятельские войска. Невозможность исполнения его, несоответствие самой натуре Пьера задуманного им террористического акта видно из аксессуаров подготовки к нему: выбор орудия убийства (кинжал), наивная, неловкая конспирация (переодевание), отвлечение внимания на «попутные» действия: спасение ребенка, дружба с французским офицером. Неброское же героическое начало в Безухове, мужество, стойкость более для него органично выразились при ожидании смертной казни (несостоявшейся) и в тяжелейших условиях плена.
Крайние пределы лишений и унижений, физические страдания приглушались постоянной работой мысли, чувством внутренней свободы, радостью общения, связи с природой, людьми, сознанием непобедимости духовного начала личности: «Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого, меня? Меня? Меня — мою бессмертную душу». Небо, звезды, леса, поля, уходящая даль — «все это мое..., и все это я… И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками». Это сознание помогало обрести то душевное спокойствие, которое он искал до сих пор то в рассеянном образе жизни, то в масонстве, то в любви. К новому душевному состоянию Пьер приходит в результате выношенной мысли о необходимости «войти в общую жизнь», сблизиться с «простыми людьми» («солдатом быть, только солдатом!»), и не без влияния Платона Каратаева, «живого сосуда, наполненного чистейшей народной мудростью».
го чистейшей народной мудростью». Эпитет к Каратаеву «круглый» выражает цельность, определенность, чистоту его натуры. Однако не следует преувеличивать степень воздействия на Пьера философии смирения, практически осуществляемой Каратаевым.
Пьера привлекает единство характера, трудолюбие, доброжелательство, миролюбие Каратаева. Он скорее изучает его, нежели подражает ему. И вовсе не каратаевское, а бунтарское начало звучит в только что приведенных раздумьях Пьера о духовной свободе человека. Отход же от Каратаева имеет не только прямой, но и иносказательный смысл. Пьер уходит от приговоренного к смерти пленного Каратева «не оглядываясь». Он слышит выстрел, понимает, что Каратаев убит конвоирами, но заглушает в себе чувство горечи, сожаления, вспомнив, что «не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов осталось до Смоленска».
То, что Пьер ушел от Каратаева «не оглядываясь», приобретает иносказательный смысл, раскрытый в эпилоге. Он отошел от каратаевского примирения. На вопрос Наташи: одобрил бы Каратаев «декабристские» мысли и намерения Пьера, он отвечает: «Нет, не одобрил бы». Заметно, что Толстой не однозначно относится к содержанию, заключенному в этом ответе; он предоставляет читателю судить, чья позиция: активное ли противление злу Пьера или покорность Каратаева — жизненнее и выше. И при всем расположении к Пьеру автор не отказывает себе в праве внести оттенок сомнения: не увлеченность ли и даже некоторое самодовольство руководят Пьером, столь удовлетворенным своими успехами в организации тайного общества в Петербурге: «Ему казалось в эту минуту, что он был призван дать новое направление всему русскому обществу и всему миру».