Что помешало любви Лаврецкого и Лизы Калитиной? (По роману И. С. Тургенева «Дворянское гнездо»)

Иван Сергеевич Тургенев — величайший русский классик, которого называли «певцом дворянских гнезд». Писатель в черновой рукописи пометил, что «Дворянское Гнездо», задуманное в 1856 году, «вылилось» в роман в 1858 году. Новое произведение писателя не осталось незамеченным. Восторг перед романом был единодушным. «Дворянское гнездо», по признанию автора, имело самый большой успех, который когда-либо выпадал писателю на долю. В произведении читателей, критиков покоряла «светлая поэзия, разлитая в каждом звуке этого романа». Одной из главных тем романа являются чувства и переживания главных персонажей, их взаимоотношения. Наиболее ярко это показано на примере любви Лизы Калитиной и Лаврецкого. С первого же появления этих героев на страницах романа возникает ощущение, что существует какая-то помеха, непреодолимое препятствие для развития их отношений. Хочется понять, в чем же дело, что мешает двум людям любить друг друга? Для того чтобы разобраться в этой проблеме, необходимо проанализировать особенности этих характеров.



Страна переживала новые времена (умер Николай I, окончилась поражением России Крымская война). Перед обществом встал вопрос: как жить? «… Что же вы намерены делать?» — спрашивает один из персонажей тургеневского романа, Пан-шин, у главного героя, Лаврецкого. «Пахать землю, — отвечает Лаврецкий, — и стараться как можно лучше ее пахать». Писарев отмечал, что «на личности Лаврецкого лежит явственно обозначенная печать народности». Ему никогда не изменяет русский, незатейливый, но прочный здравый практический смысл и русское добродушие, иногда угловатое и неловкое, но всегда искреннее и неприготовленное. Лаврецкий прост в выражении радости и горя; у него нет возгласов и пластических жестов, не потому, что он подавлял их, а потому, что это не в его природе.



У Лаврецкого есть еще одно чисто русское свойство: легкий, безобидный юмор пронизывает собою почти каждое его слово; он добродушно шутит с другими и, нередко оценивая на свое положение, находит в нем комическую сторону. Он никогда не впадает в трагизм; напротив, отношение его к собственной личности тут остается юмористическим. Он добродушно, с оттенком тихой грусти смеется над собою и над своими увлечениями и надеждами. В своих взглядах Лаврецкий близок славянофильству. ( Направление, возникшее в 20-е годы XIX века, отвергающее крепостное право, власть над человеком государственной бюрократии. Славянофилы видели выход для России в народной русской душе и шире — в славянской жизни.)



«Лаврецкий отстаивал молодость и самостоятельность России… требовал прежде всего признания народной правды и смирения перед нею». Посредством этого убеждения героя Тургенев выразил свое понимание времени, хотя идеи, высказанные Лаврецким, во многом противоречили воззрениям автора. Образ Лаврецкого имел ( особый смысл для Тургенева: он подлинно автобиографический образ, но заключается это не в совпадении каких-либо внешних особенностей и событий жизни героя и писателя (таковых очень немного), а во внутреннем их сходстве.

ь немного), а во внутреннем их сходстве. «Что могло оторвать его от того, что он признавал своим долгом, единственной задачей своей будущности». Жажда счастья — опять-таки жажда счастья!.. «Ты захотел вторично изведать счастья в жизни, — говорил он (Лаврецкий) себе, — ты позабыл, что и то роскошь, незаслуженная милость, когда оно хоть однажды посетит человека. Оно не было полно, оно было ложно, скажешь ты; да предъяви же свои права на полное, истинное счастье! Оглянись, кто вокруг тебя блаженствует, кто наслаждается?»



Лаврецкий, как и автор, пережил тяжелый кризис, укрепился в несчастье и научился без страха глядеть в глаза надвигающемуся времени. Ему помогает изгнать из души «скорбь о прошлом» «чувство родины». В прощальном монологе героя слышен голос Тургенева: «… он, одинокий, бездомный странник, под долетавшие до него веселые клики уже заменившего его молодого поколения, оглянулся на свою жизнь. Грустно стало ему на сердце, но не тяжело и не прискорбно: сожалеть ему было о чем, стыдиться — нечего: «Играйте, веселитесь, растите, молодые силы, — думал он, и не было горечи в его думах, — жизнь у вас впереди, и вам легче будет жить: вам не придется, как нам, отыскивать свою дорогу, бороться, падать и вставать среди мрака; мы хлопотали о том, как бы уцелеть — и сколько из нас не уцелело! — а вам надобно дело делать, работать, и благословение нашего брата, старика, будет с вами. А мне остается отдать вам последний поклон; и хотя с печалью, но без зависти, без всяких темных чувств сказать, в виду конца, в виду ожидающего Бога: «Здравствуй, одинокая старость! Догорай, бесполезная жизнь!»



Самоограничение Лаврецкого выразилось и в осмыслении собственной жизненной цели: «пахать землю», то есть не спеша, но основательно, без громких фраз и чрезмерных претензий преобразовывать действительность. Только так, по убеждению писателя, молено добиться изменения всей общественной и политической жизни в России. Поэтому основные свои надежды он связывал прежде всего с неза-метными «пахарями», такими как Лежнев («Рудин»), в более поздних романах — Литвинов («Дым»), Соломин («Новь»). Самой значительной фигурой в этом ряду стал Лаврецкий, сковавший себя «железными цепями долга».



Но даже более, чем с образом Лаврецкого, мысль о необходимости подчинить свою жизнь долгу связана с образом Лизы Калитиной — одной из самых замеча-тельных созданий Тургенева. Писарев называл Лизу Калитину «одной из самых грациозных женских личностей, когда-либо созданных Тургеневым». Он считал, что писатель «показал в личности Лизы недостатки женского характера» и «фанта-стическое увлечение неправильно понятым долгом». Но это очень узкая трактовка образа героини. Лиза необыкновенно цельная и гармоничная натура. Она живет в ладу с миром людей и природы, а когда теряет эту связь, то уходит служить Богу, не хочет идти ни на какие сделки с совестью, это противоречит ее нравственным принципам, а через них она никогда не переступит. И это очень роднит Лизу Калитину с Татьяной Лариной («Евгений Онегин»).

й Лариной («Евгений Онегин»). Внутренняя красота Лизы заключена в полном и безусловном самопожертвовании, в остром ощущении невозможности «основать свое счастье на несчастии другого». «Счастье не в одних только наслаждениях любви, а в высшей гармонии духа» — в этих словах Ф. М. Достоевского находится ключ к пониманию образу Лизы Калитиной. Нравственный подвиг заключается в самопожертвовании. Исполняя долг, человек обретает нравственную свободу.



Эти идеи очень отчетливо прозвучали в романе «Дворянское гнездо». Среди «тургеневских девушек» Лиза Калитина занимает особое положение. Она также обладает цельностью характера и сильной волей, но стремится она не к общественно-практической деятельности, а к совершенствованию собственной личности. Однако она не стремится отделиться от «мира всеобщего», а пытается найти выражение взаимосвязи мира и личности. Лиза ощущает не просто греховность своего стремления к счастью, ее пронзает чувство вины за несовершенство окружающей жизни и своего сословия: «Счастье ко мне не шло; даже когда у меня был: надежды на счастье, сердце у меня все щемило. Я все знаю: свои грехи, и чужие, и как па-пенька богатство свое нажил; знаю все. Все это отмолить, отмолить надо!» Она не знает, как успокоить дух, если совершит «безжалостный, бесчеловечный поступок». Для нее не может быть счастья «украденного» у других. Самопожертвование у Лизы имеет яркую религиозную окраску.



Как и о Лаврецком, Тургенев мог сказать о Лизе: «В данном случае — таким именно образом, по моим понятиям, сложилась жизнь». Но эта жизнь уже отживала свой век. Пути Лаврецкого и Лизы, без сомнения, для прогрессивных литературных критиков во второй половине 50-х годов XIX века представлялись как пути, заводя-щие в тупик. Лаврецкий очень похож на Обломова («Обломов»), героя романа Гон-чарова. Обломов, подобно Лаврецкому, наделен прекрасными душевными качества-ми: добротой, кротостью, благородством. Он не хочет и не может участвовать в суете окружающей несправедливой жизни. Но Тургенев, очевидно, не мог считать достаточными для жизни эти черты личности своего героя. «Как деятель, он — ноль» — вот что более всего беспокоило автора в Лаврецком.



Теперь, на основании подробного анализа характеров, взглядов Лизы и Калитина, можно с уверенностью заявить, что не существует внешних препятствий их чувствам. Вся беда в том, что в гибели своей любви герои виноваты только сами. Исключительно их характер, взгляд на жизнь и цели в жизни, только это мешает им. Герои не в силах измениться, да и не считают это нужным, каждый из них продолжает свой привычный жизненный путь.