Конфликт, изображенный Тургеневым в романе «Отцы и дети»

В финале романа гибнут по-своему оба антагониста: Напел Петрович — духовно, Евгений Базаров — физически. Известно, что не всякий гибнущий человек трагичен. Трагична гибель лица или явления, не потерявшего своей духовной или общественной значимости. С этой точки зрения трагичным может быть как новое, так и отживающее общественное явление. «Новое переживает трагедию, если необходимость его борьбы против сил старого приходит в противоречие с невозможностью победы па данном историческом этане развития…, — пишет современный исследователь теории трагического Ю. Б. Борев и продолжает: — Однако было бы неверно думать, что трагична может быть только гибель нового.

Трагедия старого класса возможна, например, в том случае, если он гибнет в борьбе с нарождающимся классом, не успев еще окончательно утратить свои внутренние возможности развития, еще не изжив себя окончательно… Наконец возможна трагедия наиболее ярких представителей старого общественного строя, которые поняли историческую несостоятельность и обреченность своего класса, которые не нашли в себе сил порвать с ним или не нашли пути к новой жизни». Автор справедливо предостерегает исследователей от упрощен нот понимания вопроса о гибели отживших исторических сил, исключающего возможность трагедии старого. В жизни и искусстве могут существовать такие трагические ситуации, в которых гибнущее, но торжествующее новое не исключает сочувствия к уходящему с исторической арены старому. Нечто подобное случается в романе Тургенева «Отцы и дети».

В отличие от античной трагедии в финале тургеневского романа не восстанавливается та «спокойная внутренняя гармония», «то состояние хора, которое в неомраченном виде воздает всем богам одинаковую честь». Честь «богам» у Тургенева воздается разная: сравним последние дни жизни Павла Петровича и поэтический реквием, посвященный Базарову. Но тем но менее внутренняя связь центрального конфликта романа с античной трагедией сохраняется: Тургенев показывает «обоюдную правомерность борющихся друг против друга сторон» и в процессе разрешения коллизии «снимает» их «односторонность».

Современная писателю критика, не учитывая качественной природы конфликта, неизбежно сбивалась к той пли иной субъективной односторонности. Раз «отцы» у Тургенева оставались до известной степени правыми, появлялась возможность сосредоточить внимание на доказательстве их правоты, упуская из виду ее относительность. Так читала роман либеральная и консервативная критика. Демократы, в свою очередь, обращали внимание на слабости «аристократии» и утверждали, что Тургенев «выпорол отцов». При оценке характера главного герои романа, Базарова, произошел раскол в лагере самой революционной демократии. Критик Антонович обратил внимание па относительно слабые стороны базаровского характера.

Вряд ли можно обвинить участников этих бурных дискуссий в сознательной предубежденности: конфликт был настолько злободневным, что коснулся всех партий русского общества, острота же возникшей борьбы исключала возможность признания трагического его характера.

ность признания трагического его характера. П. В. Анненков писал тогда Тургеневу: «Отцы и дети» действительно нашумели так, как даже я и не ожидал. Вы можете радоваться всему, что об них говорят. Писателем-романистом быть хорошо, но кинуть в публику нечто вроде нравственного масштаба, на который все себя примеривают, ругаясь на градусы, показываемые масштабом, и равно злясь, когда градус мал и когда велик, — это значит добраться, через роман, до публичной проповеди. А это, я полагаю, — последнее и высшее звено всякого творчества».

В трагическом положении тут оказалось искусство: художник должен был принести себя в жертву гражданину. Тургенев этого не сделал. Он показал с художественной полнотой и правдой трагический характер конфликта, еще только разгоравшегося в русском обществе. Как чуткий художник он отнесся к происходящим событиям беспристрастно. Однако условия исторического момента исключали этическую оправданность этого беспристрастия. Тургенев — человек и художник — жестоко поплатился за свою писательскую дерзость.Тургенев писал свои романы с тайной надеждой, что они послужат делу сплочения и объединения общественных сил России. Он был писателем, особенно чутким к мнению публики о своих произведениях. Па этой обостренной чуткостью стояла вера в товарищеские отношения между писателем и образованным, прогрессивно мыслящим читателем, вера, выросшая на почве кратковременно существовавшего духовного единства русской интеллигенции в эпоху 1840-х — первой половины 1850-х годов. Как справедливо писал в свое время критик демократического журнала «Дело», «Тургенев верил в своих современников и вполне разделял мнение, что «непризнанных гениев нет». Публика сумеет, верил он, каждого оценить по достоинству… Нужно сознаться, что в среде выдающихся деятелей каких бы то ни было стран и времен далеко не часто молено встретить эту приятную уверенность». Автор в книгах Тургенева всегда доверчиво идет на душевный союз с читателем «в основной точке прения, в симпатиях и антипатиях, а потому только подсказывает» читателю такие выводы, которые последний, «кажется, вот-вот готов был сделать сам».