Мир романа «Мы» Евгения Замятина
Мир романа «Мы» Евгения Замятина, русского писателя, стоявшего у истоков сатирической антиутопии XX века, суров и сумрачен. Это мир «нумеров», а не личностей, досконально во всем расчисленный огромный механизм Единого Государства с идеально притертыми «винтиками».
Расчислено действительно все. Не только рабочие часы — все стороны жизни «нумеров» охвачены Государством, посекундно расписаны в Часовой Скрижали. Даже искусство подчинено в этом истинно казарменном будущем узкопрактическим целям. «Просто смешно: всякий писал — о чем ему вздумается… Теперь поэзия — уже не беспардонный соловьиный свист: поэзия — государственная служба, поэзия — полезность». И вот Институт Государственных Поэтов и Писателей создает «Ежедневные оды Благодетелю», бессмертную трагедию «Опоздавший на работу», настольную книгу «Стансов о половой гигиене»… Остается только поражаться горькой прозорливости писателя, уже тогда, в 1920-м, понявшего, как далеко может завести наше общество набиравшая повсюду силу казарменность, объявленная чуть ли не высшей формой коллективизма.
«Красиво только разумное и полезное: машины, сапоги, формулы, пища и проч.» — и, оберегая свою машинную стерильность, Единое Государство отгораживается Зеленой Стеной от мира дикого и неупорядоченного — «неразумного, безобразного мира деревьев, птиц, животных».
Этот рационализированный «рай» жестко оберегаем от любых, самых мелких потрясений: «Для того, чтобы выкинуть вон погнувшийся болт, у нас есть искусная, тяжелая рука Благодетеля… есть опытный глаз Хранителей...» И есть, добавим, чудовищная логика подавления, свойственная любому тоталитарному режиму: «Настоящий врач начинает лечить еще здорового человека, такого, какой заболеет еще только завтра, послезавтра, через неделю. Профилактика, да!..»
Герою-рассказчику, маГотовое сочинениетику Д-503, выпадает невозможное, абсолютно, казалось бы, немыслимое в этом мире (где «всякий из нумеров имеет право — как на сексуальный продукт — на любой нумер...») счастье истинной любви. Укрывшись в своей прозрачной стеклянной клетке, Д-503 пытается вернуть своим мыслям прежний стройный порядок. Но тщетно — уже не выздороветь ему, «болезнь» его неизлечима. «Плохо ваше дело! — говорит герою знакомый врач.- По-видимому, у вас образовалась душа...». И в довершение всего наш маГотовое сочинениетик узнает, что его возлюбленная 1-330 участвует в подготовке восстания.
Показательный диалог происходит между ними — диалог, в который стоит вслушаться повнимательнее: он многое открывает нам в позиции автора.
— Это немыслимо! Это нелепо! Неужели тебе не ясно:
То, что вы затеваете,- это революция?
— Да, революция! Почему же это нелепо?
— Нелепо — потому что революции не может быть. Потому что наша… наша революция была последней. И больше никаких революций не может быть. Это известно всякому...
— А какую же ты хочешь последнюю революцию? Последней — нет, революции — бесконечны...»
Поистине они били тогда не в бровь, а в глаз, эти «зашифрованные в фантастику» слова, звучавшие неслыханным кощунством для тех, кто был убежден, что октябрь 1917 года окончательно и бесповоротно определил судьбу России.
фантастику» слова, звучавшие неслыханным кощунством для тех, кто был убежден, что октябрь 1917 года окончательно и бесповоротно определил судьбу России.
Финал романа трагичен. Восстание подавлено, в чем косвенно виноват и Д-503: его дневник, откровенные записи в нем, естественно, не ускользнули от недреманного ока Хранителей. Сам Д-503 подвергнут операции, в результате которой в его мозгу нейтрализован центр, ведающий фантазией. И вот уже возвращается к нему готовность испытывать сладостное ощущение «победы всех над одним, суммы — над единицей»...
Но и неудавшееся восстание — факт, заставляющий читателя крепко усомниться в казарменной долговечности Единого Государства.
Расчислено действительно все. Не только рабочие часы — все стороны жизни «нумеров» охвачены Государством, посекундно расписаны в Часовой Скрижали. Даже искусство подчинено в этом истинно казарменном будущем узкопрактическим целям. «Просто смешно: всякий писал — о чем ему вздумается… Теперь поэзия — уже не беспардонный соловьиный свист: поэзия — государственная служба, поэзия — полезность». И вот Институт Государственных Поэтов и Писателей создает «Ежедневные оды Благодетелю», бессмертную трагедию «Опоздавший на работу», настольную книгу «Стансов о половой гигиене»… Остается только поражаться горькой прозорливости писателя, уже тогда, в 1920-м, понявшего, как далеко может завести наше общество набиравшая повсюду силу казарменность, объявленная чуть ли не высшей формой коллективизма.
«Красиво только разумное и полезное: машины, сапоги, формулы, пища и проч.» — и, оберегая свою машинную стерильность, Единое Государство отгораживается Зеленой Стеной от мира дикого и неупорядоченного — «неразумного, безобразного мира деревьев, птиц, животных».
Этот рационализированный «рай» жестко оберегаем от любых, самых мелких потрясений: «Для того, чтобы выкинуть вон погнувшийся болт, у нас есть искусная, тяжелая рука Благодетеля… есть опытный глаз Хранителей...» И есть, добавим, чудовищная логика подавления, свойственная любому тоталитарному режиму: «Настоящий врач начинает лечить еще здорового человека, такого, какой заболеет еще только завтра, послезавтра, через неделю. Профилактика, да!..»
Герою-рассказчику, маГотовое сочинениетику Д-503, выпадает невозможное, абсолютно, казалось бы, немыслимое в этом мире (где «всякий из нумеров имеет право — как на сексуальный продукт — на любой нумер...») счастье истинной любви. Укрывшись в своей прозрачной стеклянной клетке, Д-503 пытается вернуть своим мыслям прежний стройный порядок. Но тщетно — уже не выздороветь ему, «болезнь» его неизлечима. «Плохо ваше дело! — говорит герою знакомый врач.- По-видимому, у вас образовалась душа...». И в довершение всего наш маГотовое сочинениетик узнает, что его возлюбленная 1-330 участвует в подготовке восстания.
Показательный диалог происходит между ними — диалог, в который стоит вслушаться повнимательнее: он многое открывает нам в позиции автора.
— Это немыслимо! Это нелепо! Неужели тебе не ясно:
То, что вы затеваете,- это революция?
— Да, революция! Почему же это нелепо?
— Нелепо — потому что революции не может быть. Потому что наша… наша революция была последней. И больше никаких революций не может быть. Это известно всякому...
— А какую же ты хочешь последнюю революцию? Последней — нет, революции — бесконечны...»
Поистине они били тогда не в бровь, а в глаз, эти «зашифрованные в фантастику» слова, звучавшие неслыханным кощунством для тех, кто был убежден, что октябрь 1917 года окончательно и бесповоротно определил судьбу России.
фантастику» слова, звучавшие неслыханным кощунством для тех, кто был убежден, что октябрь 1917 года окончательно и бесповоротно определил судьбу России.
Финал романа трагичен. Восстание подавлено, в чем косвенно виноват и Д-503: его дневник, откровенные записи в нем, естественно, не ускользнули от недреманного ока Хранителей. Сам Д-503 подвергнут операции, в результате которой в его мозгу нейтрализован центр, ведающий фантазией. И вот уже возвращается к нему готовность испытывать сладостное ощущение «победы всех над одним, суммы — над единицей»...
Но и неудавшееся восстание — факт, заставляющий читателя крепко усомниться в казарменной долговечности Единого Государства.