Вариант 2

    Константин Дмитриевич Бальмонт родился 3 (15) июня 1867 года в деревне Гумнищи Шуйского уезда Владимирской губернии в семье земского деятеля. Формирование личности Бальмонта прошло этапы, традиционные для отпрысков помещичьих «гнезд» последней трети 19 века. «Моими лучшими учителями в поэзии были — усадьба, сад, ручьи, болотные озерки, шелест листвы, бабочки, птицы и зори», — сказал писатель о себе в 1910-е годы. Как и сотни мальчиков его поколения, Бальмонт рано заражается революционно-бунтарскими настроениями. В 1884 году его даже исключают из гимназии за участие в «революционном кружке». Гимназический курс в 1886 году заканчивает во Владимире и сразу поступает на юридический факультет Московского университета. Через год из университета его также отчисляют — за участие в студенческих беспорядках. Следует непродолжительная ссылка в родную Шую, затем восстановление в университете. Но полного курса Бальмонт так и не закончил: в 1889 году бросает учебу ради занятий литературой. В марте 1890 года впервые переживает острое нервное расстройство и пытается покончить в собой.      В 1885 году дебютирует как поэт в журнале «Живописное обозрение», в 1887-1889 годах активно переводит немецких и французских авторов и, наконец, в 1890 году в Ярославле на свои средства издает первый Сборник стихотворений. Книга оказалась откровенно слабой и, уязвленный небрежением читателей, Бальмонт уничтожает почти весь ее тираж.      В 1892 году совершает путешествие в Скандинавию, там знакомится с литературой «конца века» и восторженно проникается ее «атмосферой». Принимается за переводы сочинений «модных» авторов: Г. Ибсена, Г. Брандеса и др. Переводит труды по истории скандинавской (1894) и итальянской (1895-1897) литератур. В 1895 году издает два тома переводов из Э. По. Так начинается деятельность Бальмонта как крупнейшего русского поэта-переводчика рубежа веков. Обладая уникальными способностями полиглота, за полвека своей литературной деятельности он оставит переводы с 30 языков, в том числе балтийских, славянских, индейских, санскрита (поэма древнеиндийского автора Асвагоши «Жизнь Будды», изд. в 1913 году; упанишады, ведийские гимны, драмы Калидасы), грузинского (поэма Ш. Руставели «Витязь в тигровой шкуре»). Но более всего Бальмонт работает с испанской и английской поэзией. Еще в 1893 году переводит и издает полное собрание сочинений английского поэта-романтика П.-Б. Шелли. Однако переводы его очень субъективны и вольны. К. Чуковский даже назвал Бальмонта — переводчика Шелли «Шельмонтом».      В 1894 году появляется стихотворный сборник «Под северным небом», с которым Бальмонт по-настоящему входит в русскую поэзию. В этой книге, как и в близких к ней по времени сборниках «В безбрежности» (1895) и «Тишина» (1898), Бальмонт, сложившийся поэт и выразитель жизнечувствования переломной эпохи, еще отдает дать «надсоновским», восьмидесятническим тонам: его герой томится «в царстве мертвого бессильного молчанья», он устал «напрасно весны ждать», боится трясины обыденного, что «заманит, сожмет, засосет». Но все эти знакомые переживания даны здесь с новой силой нагнетания, напряжения. В результате возникает новое качество: синдром упадка, декаданса (от фр. decadence — упадок), одним из первых и наиболее ярких выразителей которого в России и стал Бальмонт. «Смерть, убаюкай меня», — эта бессчетно повторенная в модных на рубеже веков строка молодого поэта — характерный пример той эстетской «игры гибелью», которое отличало декадентскую музу. Преображение романтического в декадентское, присущее лиризму «конца века», отчетливо видно в переосмыслении поэтом мотива корабля — одного из любимейших у романтиков от Байрона и Лермонтова до Рембо. Так, в стихотворении Бальмонта 1893 года «Челн томленья» героичности лермонтовского «паруса», который «просит бури» под «лучом солнца золотым», противостоит «Черный Челн», тщетно ищущий «светлых снов чертог» в мире мечты под исполненным «горькой грустью» ночным месяцем. Лермонтовскому мажору отвечает в стихах Бальмонта элегический минор, вообще свойственный русской поэзии «старшего» символизма.      Бальмонт задает образец самоощущения и восприятия мира декадентом-символистом. Воплощение жизни как мечты, иллюзии, фантазии и взгляд на мир сквозь призму «я» поэта — все это провоцировало крайний субъективизм. Все окружающее подчиняется прихотливой подвижности лирического «я». «Я — облачко, я — ветерка дыханье», — пишет Бальмонт и возводит в культ изменчивость, текучесть настроений и чувств, их мимолетность: «Я не знаю мудрости, годной для других. / Только мимолетности я влагаю в стих, / Только в мимолетности вижу я миры, / Полные изменчивой, радужной игры».      Лучше всего такие эфемерные, вибрирующие ощущения передавались живописной импрессионистической техникой, как бы разрушающей зрительный образ. Впечатления ценны в своей первичной неясности, их объединяет не логическая связь, а ассоциативное сходство. И в стихи они ложатся как бусины на нити однородных членов: «Неясная радуга. Звезда отдаленная. / Долина и облако. И грусть неизбежная».     Наряду с А. Фетом, Бальмонт наиболее яркий импрессионист русской поэзии. Даже названия его стихов и циклов несут в себе нарочитую акварельную размытость красок: «Лунный свет, Мы шли в золотистом тумане, В дымке нежно-золотой, Воздушно-белые». Мир стихов Бальмонта, как на полотнах художников этого стиля, размыт, распредмечен. Здесь господствуют не люди, не вещи и даже не чувства, а бесплотные качества, образованные от прилагательных существительные с абстрактным суффиксом «ость»: мимолетность, безбрежность, всегласность и т.д.      Устремляясь, подобно другим символистам, к «синтезу искусств», Бальмонт наполняет русский стих беспрецедентной музыкальной инструментовкой, напористым потоком аллитераций и ассонансов, т. е. созвучиями согласных и гласных: «Лебедь уплыл в полумглу, / Вдаль, под луною белея. / Ластятся волны к веслу, / Ластится к влаге лилея...» («Влага», 1899). Мастерское обыгрывание звуков «Л» и «У» создает здесь звуковой образ мягко плещущей воды, подобный некоторым эффектам импрессионистической музыки, и одновременно вызывает в памяти текучие извивы живописи и архитектуры стиля модерн.      Бальмонт выступил и наиболее ярким из символистов реформатором русской поэтической ритмики, особенно «длинных», «замедленных» размеров. «Я — изысканность русской медлительной речи… / Я впервые открыл в этой речи уклоны, / Перепевные, гневные, нежные звоны… / Я — изысканный стих». — сказал он о себе. А как экспериментатор в области жанра Бальмонт позднее, в 1917 году, создал не знающую себе аналогов в мировой поэзии книгу «Сонеты солнца, меда и луны». «Песня миров», которая содержит 255(!) образцов этой труднейшей поэтической формы.     Звучные и нередко слишком неуемные в своей «красивости» эксперименты Бальмонта, разумеется были оценены и восприняты большой русской поэзией. В то же время уже к концу 1900-х годов они породили немыслимое количество эпигонов, прозванных «бальмонтистами» и доводящих до предела пошлости пышную декоративность своего учителя.      Зенита творчество Бальмонта достигает в сборниках начала 1900-х годов «Горящие здания» (1900), «Будем как солнце» (1903), «Только любовь» (1903), «Литургия красоты» (1905). Здесь резко меняется интонация: на смену былым элегичности и минору приходит пафос приятия жизни во всех ее проявлениях, упоение ею, восторг и дерзость порыва ввысь, волевого агрессивного напора. Сказывается общее мистическое воодушевление русской поэзии предреволюционной поры. В центре поэтического универсума Бальмонта этих лет — образы стихий: света, огня, солнца. Поэт шокирует публику своей демонической позой, «горящими зданиями» (образ, восходящий к «мировому пожару» Ф. Ницше). Автор поет «гимны» пороку, братается через века с римским императором-злодеем Нероном. Большинство соратников по перу (И. Анненский, В. Брюсов, М. Горький и др.) сочли маскарадными «сверхчеловеческие» претензии этих сборников, чуждых «женственной природе» «поэта нежности и кротости». И лишь оправдывал бравады Бальмонта желанием резкими метафорами подчеркнуть силу неприятия любых правил и норм, стремлением «утвердить бытие в крайностях тьмы и света».      Многие современники в напористости бальмонтовского голоса усматривали революционные смыслы. Бальмонт, действительно, отдал дань социальному протесту. Однако его «революционность» — не следствие сознательной и крепкой общественной позиции, а скорее анархический бунт «негодующего при виде несправедливости» поэта, — бунт, способный принести скандальную славу. Так было в 1901 году, когда за стихотворение «Маленький султан», отклик на разгон студенческой демонстрации, Бальмонту запретили два года проживать в столицах. Так было и со сборниками периода революции 1905-1907 годов «Стихотворения» (1906, конфискован полицией) и «Песни мстителя» (1907, вышел в Париже, в России запрещен к распространению). Тогда же Бальмонт сближается с М. Горьким, сотрудничает в большевистской газете «Новая жизнь» и в издаваемом А. Амфитеатровым социалистическом журнале «Красное знамя».      В 1907-1913 годах Бальмонт живет во Франции, считая себя политическим эмигрантом. Много путешествует по всему миру: совершает кругосветное плавание, посещает Америку, Египет, Австралию, острова Океании, Японию. В эти годы критика все больше пишет о его «закате»: фактор новизны бальмонтовского стиля перестал действовать, к нему привыкли. Техника поэта оставалась прежней и, по мнению многих, перерождалась в штамп. Однако Бальмонт этих лет открывает для себя новые тематические горизонты, обращается к мифу и фольклору. Впервые славянская старина зазвучала еще в сборнике «Злые чары» (1906). Последующие книги «Жар-птица. Свирель славянина» (1907) и «Зеленый вертоград. Слова поцелуйные» (1909) содержат обработку фольклорных сюжетов и текстов, переложения «былинной» Руси на «современный» лад. Причем основное внимание автор уделяет всякого рода чародейским заклинаниям и хлыстовским радениям, в которых, с его точки зрения, отражается «народный разум». Эти попытки были единодушно оценены критикой как явно неудачные и фальшивые стилизации, напоминающие игрушечный «неорусский стиль» в живописи и архитектуре эпохи. В. Брюсов подчеркивал, что былинные герои Бальмонта «смешны и жалки» в «сюртуке декадента».      Неуемная тяга к поэтической «беспредельности» заставляет Бальмонта обратиться к «первотворчеству» иных, неславянских, народов и в сборнике 1908 года «Зовы древности» дать художественные переложения ритуально-магической и жреческой поэзии Америки, Африки, Океании.      Февральскую революцию 1917 года Бальмонт встречает с воодушевлением, но Октябрьская революция заставляет его ужаснуться «хаосу» и «урагану сумасшествия» «смутных времен» и пересмотреть свою былую «революционность». В публицистической книге 1918 года «Революционер я или нет?» представляет большевиков носителями разрушительного начала, подавляющими «личность». Получив разрешение временно выехать за границу в командировку, вместе с женой и дочерью в июне 1920 года навсегда покидает Россию и через Ревель добирается до Парижа.      Во Франции ощущает боль отъединенности от прочей русской эмиграции, и это чувство усугубляет самоизгнанничеством: ищет пристанища вдали от Парижа и поселяется в маленьком местечке Капбретон на побережье провинции Бретань.      Единственной отрадой Бальмонта-эмигранта на протяжении двух десятилетий оставалась возможность вспоминать, мечтать и «петь» о России. Название одной из посвященных Родине книг «Мое — Ей» (1924) — последний творческий девиз поэта. Эмигрантские стихи Бальмонта о России для поэзии русского зарубежья столь же значимы, как для прозы романы «Лето Господне» Шмелева или «Жизнь Арсеньева» Бунина.      До середины 1930-х годов творческая энергия Бальмонта не ослабевала. Из 50 томов его сочинений 22 вышли в эмиграции (последний сборник «Светослужение» — в 1937 году). Но ни нового читателя, ни избавления от нужды это не принесло. Среди новых мотивов в поэзии Бальмонта этих лет — религиозная просветленность переживаний. С середины 1930-х годов все отчетливей проявляются признаки душевной болезни, омрачившей последние годы жизни поэта.     Умер Бальмонт 24 декабря 1942 года в Нуази-ле-Гран во Франции, слушая чтение своих стихов, в богадельне близ Парижа, устроенной Матерью Марией (Е.Ю. Кузьминой-Караваевой).